 |
|
|
Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
- Казар-р-мы! - в свою очередь, словно эхо, вторил угрюмый прохвост и произносил при этом такую несосветимую клятву, что начальство чувствова- ло себя как бы опаленным каким-то таинственным огнем...
Управившись с Грустиловым и разогнав безумное скопище, Угрюм-Бурчеев немедленно приступил к осуществлению своего бреда.
Но в том виде, в каком Глупов предстал глазам его, город этот далеко не отвечал его идеалам. Это была скорее беспорядочная куча хижин, нежели город. Не имелось ясного центрального пункта; улицы разбегались вкривь и вкось; дома лепились кое-как, без всякой симметрии, по местам теснясь друг к другу, по местам оставляя в промежутках огромные пустыри. Следо- вательно, предстояло не улучшать, но создавать вновь. Но что же может значить слово "создавать" в понятиях такого человека, который с юных лет закалился в должности прохвоста? - "Создавать" - это значит представить себе, что находишься в дремучем лесу; это значит взять в руку топор и, помахивая этим орудием творчества направо и налево, неуклонно идти куда глаза глядят. Именно так Угрюм-Бурчеев и поступил.
На другой же день по приезде он обошел весь город. Ни кривизна улиц, ни великое множество закоулков, ни разбросанность обывательских хижин - ничто не остановило его. Ему было ясно одно: что перед глазами его дре- мучий лес и что следует с этим лесом распорядиться. Наткнувшись на ка- кую-нибудь неправильность, Угрюм-Бурчеев на минуту вперял в нее недоуме- вающий взор, но тотчас же выходил из оцепенения и молча делал жест впе- ред, как бы проектируя прямую линию. Так шел он долго, все простирая ру- ку и проектируя, и только тогда, когда глазам его предстала река, он по- чувствовал, что с ним совершилось что-то необыкновенное.
Он позабыл... он ничего подобного не предвидел... До сих пор фантазия его шла все прямо, все по ровному месту. Она устраняла, рассекала и воздвигала моментально, не зная препятствий, а питаясь исключительно своим собственным содержанием. И вдруг... Излучистая полоса жидкой стали сверкнула ему в глаза, сверкнула и не только не исчезла, но даже не за- мерла под взглядом этого административного василиска. Она продолжала двигаться, колыхаться и издавать какие-то особенные, но несомненно живые звуки. Она жила.
- Кто тут? - спросил он в ужасе.
Но река продолжала свой говор, и в этом говоре слышалось что-то иску- шающее, почти зловещее. Казалось, эти звуки говорили: "Хитер, прохвост, твой бред, но есть и другой бред, который, пожалуй, похитрей твоего бу- дет". Да; это был тоже бред, или, лучше сказать, тут встали лицом к лицу два бреда: один, созданный лично Угрюм-Бурчеевым, и другой, который вры- вался откуда-то со стороны и заявлял о совершенной своей независимости от первого.
- Зачем? - спросил, указывая глазами на реку, Угрюм-Бурчеев у сопро- вождавших его квартальных, когда прошел первый момент оцепенения.
Квартальные не поняли; но во взгляде градоначальника было нечто до такой степени устраняющее всякую возможность уклониться от объяснения, что они решились отвечать, даже не понимая вопроса.
- Река-с... навоз-с... - лепетали они как попало.
- Зачем? - повторил он испуганно и вдруг, как бы боясь углубляться в дальнейшие расспросы, круто повернул налево кругом и пошел назад.
Судорожным шагом возвращался он домой и бормотал себе под нос:
- Уйму! я ее уйму!
Дома он через минуту уж решил дело по существу. Два одинаково великих подвига предстояли ему: разрушить город и устранить реку. Средства для исполнения первого подвига были обдуманы уже заранее; средства для ис- полнения второго представлялись ему неясно и сбивчиво. Но так как не бы- ло той силы в природе, которая могла бы убедить прохвоста в неведении чего бы то ни было, то в этом случае невежество являлось не только рав- носильным знанию, но даже в известном смысле было прочнее его.
Он не был ни технолог, ни инженер; но он был твердой души прохвост, а это тоже своего рода сила, обладая которою можно покорить мир. Он ничего не знал ни о процессе образования рек, ни о законах, по которым они те- кут вниз, а не вверх, но был убежден, что стоит только указать: от сих мест до сих - и на протяжении отмеренного пространства наверное возник- нет материк, а затем по-прежнему, и направо и налево, будет продолжать течь река.
Остановившись на этой мысли, он начал готовиться.
В какой-то дикой задумчивости бродил он по улицам, заложив руки за спину и бормоча под нос невнятные слова. На пути встречались ему обыва- тели, одетые в самые разнообразные лохмотья, и кланялись в пояс. Перед некоторыми он останавливался, вперял непонятливый взор в лохмотья и про- износил:
- Зачем?
И, снова впавши в задумчивость, продолжал путь далее.
Минуты этой задумчивости были самыми тяжелыми для глуповцев. Как оце- пенелые, застывали они перед ним, не будучи в силах оторвать глаза от его светлого, как сталь, взора. Какая-то неисповедимая тайна скрывалась в этом взоре, и тайна эта тяжелым, почти свинцовым пологом нависла над целым городом.
Город приник; в воздухе чувствовались спертость и духота.
Он еще не сделал никаких распоряжений, не высказал никаких мыслей, никому не сообщил своих планов, а все уже понимали, что пришел конец. В этом убеждало беспрерывное мелькание идиота, носившего в себе тайну; в этом убеждало тихое рычание, исходившее из его внутренностей. Незримо ни для кого, прокрался в среду обывателей смутный ужас и безраздельно овла- дел всеми. Все мыслительные силы сосредоточивались на загадочном идиоте и в мучительном беспокойстве кружились в одном и том же волшебном круге, которого центром был он. Люди позабыли прошедшее и не задумывались о бу- дущем. Нехотя исполняли они необходимые житейские дела, нехотя сходились друг с другом, нехотя жили со дня на день. К чему? - вот единственный вопрос, который ясно представлялся каждому при виде грядущего вдали иди- ота. Зачем жить, если жизнь навсегда отравлена представлением об идиоте? Зачем жить, если нет средств защитить взор от его ужасного вездесущия? Глуповцы позабыли даже взаимные распри и попрятались по углам в тоскли- вом ожидании...
Казалось, он и сам понимал, что конец наступил. Никакими текущими де- лами он не занимался, а в правление даже не заглядывал. Он порешил од- нажды навсегда, что старая жизнь безвозвратно канула в вечность и что, следовательно, незачем и тревожить этот хлам, который не имеет никакого отношения к будущему. Квартальные нравственно и физически истерзались; вытянувшись и затаивши дыхание, они становились на линии, по которой он проходил, и ждали, не будет ли приказаний; но приказаний не было. Он молча проходил мимо и не удостоивал их даже взглядом. Не стало в Глупове никакого суда: ни милостивого, ни немилостивого, ни скорого, ни нескоро- го. На первых порах глуповцы, по старой привычке, вздумали было обра- щаться к нему с претензиями и жалобами друг на друга; но он даже не по- нял их.
- Зачем? - говорил он, с каким-то диким изумлением обозревая жалобщи- ка с головы до ног.
В смятении оглянулись глуповцы назад и с ужасом увидели, что назади действительно ничего нет.
Наконец страшный момент настал. После недолгих колебаний он решил так: сначала разрушить город, а потом уже приступить и к реке. Очевидно, он еще надеялся, что река образумится сама собой.
За неделю до Петрова дня он объявил приказ: всем говеть. Хотя глупов- цы всегда говели охотно, но, выслушавши внезапный приказ Угрюм-Бурчеева, смутились. Стало быть, и в самом деле предстоит что-нибудь решительное, коль скоро, для принятия этого решительного, потребны такие приготовле- ния? Этот вопрос сжимал все сердца тоскою. Думали сначала, что он будет палить, но, заглянув на градоначальнический двор, где стоял пушечный снаряд, из которого обыкновенно палили в обывателей, убедились, что пуш- ки стоят незаряженные. Потом остановились на мысли, что будет произведе- на повсеместная "выемка", и стали готовиться к ней: прятали книги, письма, лоскутки бумаги, деньги и даже иконы, - одним словом, все, в чем можно было усмотреть какое-нибудь "оказательство".
- Кто его знает, какой он веры? - шептались промеж себя глуповцы, - может, и фармазон?
А он все маршировал по прямой линии, заложив руки за спину, и никому не объявлял своей тайны.
В Петров день все причастились, а многие даже соборовались накануне. Когда запели причастный стих, в церкви раздались рыдания, "больше же всех вопили голова и предводитель, опасаясь за многое имение свое". За- тем, проходя от причастия мимо градоначальника, кланялись и поздравляли; но он стоял дерзостно и никому даже не кивнул головой. День прошел в ти- шине невообразимой. Стали люди разгавливаться, но никому не шел кусок в горло, и все опять заплакали. Но когда проходил мимо градоначальник (он в этот день ходил форсированным маршем), то поспешно отирали слезы и старались придать лицам беспечное и доверчивое выражение. Надежда не вся еще исчезла. Все думалось: вот увидят начальники нашу невинность и прос- тят...
Но Угрюм-Бурчеев ничего не увидел и ничего не простил.
"30-го июня, - повествует летописец, - на другой день празднованья памяти святых и славных апостолов Петра и Павла, был сделан первый прис- туп к сломке города". Градоначальник, с топором в руке, первый выбежал из своего дома и, как озаренный, бросился на городническое правление. Обыватели последовали примеру его. Разделенные на отряды (в каждом уже с вечера был назначен особый урядник и шпион), они разом на всех пунктах начали работу разрушения. Раздался стук топора и визг пилы; воздух на- полнился криками рабочих и грохотом падающих на землю бревен; пыль гус- тым облаком нависла над городом и затемнила солнечный свет. Все были на- лицо, все до единого; взрослые и сильные рубили и ломали; малолетние и слабосильные сгребали мусор и свозили его к реке. От зари до зари люди неутомимо преследовали задачу разрушения собственных жилищ, а на ночь укрывались в устроенных на выгоне бараках, куда было свезено и обыва- тельское имущество. Они сами не понимали, что делают, и даже не вопроша- ли друг друга, точно ли это наяву происходит. Они сознавали только одно: что конец наступил и что за ними везде, везде следит непонятливый взор угрюмого идиота. Мельком, словно во сне, припоминались некоторым стари- кам примеры из истории, и в особенности из эпохи, когда градоначальство- вал Бородавкин, который навел в город оловянных солдатиков и однажды, в минуту безумной отваги, скомандовал им: "Ломай!" Но ведь тогда все-таки была война, а теперь... без всякого повода... среди глубокого земского мира...
Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
Скачать полный текст (395 Кб)
Перейти на страницу автора
|
|