Главная / Стихи / Проза / Биографии

Поиск:
 

Классикару

История одного города (Михаил Салтыков-Щедрин)


Страницы: 1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31  32  33  34  35  36  37  38  39  40 


- Дайте сим людям, за их усердие, по гривеннику!

- Рады стараться, ваше высокородие! - гаркнули в один голос полицейс- кие и скорым шагом направились в кабак.

Таково было первое действие Грустилова после внезапного его обновле- ния. Затем он отправился к Аксиньюшке, так как без ее нравственной под- держки никакого успеха в дальнейшем ходе дела ожидать было невозможно. Аксиньюшка жила на самом краю города, в какой-то землянке, которая ско- рее похожа была на кротовью нору, нежели на человеческое жилище. С ней же, в нравственном сожитии, находился и блаженный Парамоша. Сопровождае- мый Пфейфершей, Грустилов ощупью спустился по темной лестнице и едва мог нащупать дверь. Зрелище, представившееся глазам его, было поразительное. На грязном голом полу валялись два полуобнаженные человеческие остова (это были сами блаженные, уже успевшие возвратиться с богомолья), кото- рые бормотали и выкрикивали какие-то бессвязные слова и в то же время вздрагивали, кривлялись и корчились, словно в лихорадке. Мутный свет проходил в нору сквозь единственное крошечное окошко, покрытое слоем пы- ли и паутины; на стенах слоилась сырость и плесень. Запах был до того отвратительный, что Грустилов в первую минуту сконфузился и зажал нос. Прозорливая старушка заметила это.

- Духи царские! духи райские! - запела она пронзительным голосом, - не надо ли кому духов?

И сделала при этом такое движение, что Грустилов наверное поколебался бы, если б Пфейферша не поддержала его.

- Спит душа твоя... спит глубоко! - сказала она строго, - а еще так недавно ты хвалился своей бодростью!

- Спит душенька на подушечке... спит душенька на перинушке... а бо- женька тук-тук! да по головке тук-тук! да по темечку тук-тук! - визжала блаженная, бросая в Грустилова щепками, землею и сором.

Парамоша лаял по-собачьи и кричал по-петушиному.

- Брысь, сатана! петух запел! - бормотал он в промежутках.

- Маловерный! Вспомни внутреннее слово! - настаивала с своей стороны Пфейферша.

Грустилов ободрился.

- Матушка Аксинья Егоровна! извольте меня разрешить! - сказал он твердым голосом.

- Я и Егоровна, я и тараторовна! Ярило - мерзило! Волос - без волос! Перун - старый... Парамон - он умен! - провизжала блаженная, скорчилась и умолкла.

Грустилов озирался в недоумении.

- Это значит, что следует поклониться Парамону Мелентьичу! - подска- зала Пфейферша.

- Батюшка Парамон Мелентьич! извольте меня разрешить! - поклонился Грустилов.

Но Парамоша некоторое время только корчился и икал.

Ниже! ниже поклонись! - командовала блаженная, - не жалей спины-то! не твоя спина - божья!

- Извольте меня, батюшка, разрешить! - повторил Грустилов, кланяясь ниже.

- Без працы не бенды кололацы! - пробормотал блаженный диким голосом и вдруг вскочил.

Немедленно вслед за ним вскочила и Аксиньюшка, и начали они кру- житься. Сперва кружились медленно и потихоньку всхлипывали; потом круги начали делаться быстрее и быстрее, покуда, наконец, не перешли в совер- шенный вихрь. Послышался хохот, визг, трели, всхлебывания, подобные тем, которые можно слышать только весной в пруду, дающем приют мириадам лягу- шек.

Грустилов и Пфейферша стояли некоторое время в ужасе, но, наконец, не выдержали. Сначала они вздрагивали и приседали, потом постепенно начали кружиться и вдруг завихрились и захохотали. Это означало, что наитие свершилось и просимое разрешение получено.

Грустилов возвратился домой усталый до изнеможения; однако ж он еще нашел в себе достаточно силы, чтобы подписать распоряжение о наипоспеш- нейшей высылке из города аптекаря Зальцфиша. Верные ликовали, а причет- ники, в течение многих лет питавшиеся одними негодными злаками, закололи барана, и мало того что съели его всего, не пощадив даже копыт, но дол- гое время скребли ножом стол, на котором лежало мясо, и с жадностью ели стружки, как бы опасаясь утратить хотя один атом питательного вещества. В тот же день Грустилов надел на себя вериги (впоследствии оказалось, что это были просто помочи, которые дотоле не были в Глупове в употреб- лении) и подвергнул свое тело бичеванию.

"В первый раз сегодня я понял, - писал он по этому случаю Пфейферше, - что значит слова: всладце уязви мя, которые вы сказали мне при первом свидании, дорогая сестра моя по духу! Сначала бичевал я себя с некоторою уклончивостью, но, постепенно разгораясь, позвал под конец денщика и сказал ему: "Хлещи!" И что же? даже сие оказалось недостаточным, так что я вынужденным нашелся расковырять себе на невидном месте рану, но и от того не страдал, а находился в восхищении. Отнюдь не больно! Столь меня сие удивило, что я и доселе спрашиваю себя: полно, страдание ли это и не скрывается ли здесь какой-либо особливый вид плотоугодничества и само- восхищения? Жду вас к себе, дорогая сестра моя по духу, дабы разрешить сей вопрос в совокупном рассмотрении".

Может показаться странным, каким образом Грустилов, будучи одним из гривуазнейших поклонников мамоны, столь быстро обратился в аскета. На это могу сказать одно: кто не верит в волшебные превращения, тот пусть не читает летописи Глупова. Чудес этого рода можно найти здесь даже бо- лее, чем нужно. Так, например, один начальник плюнул подчиненному в гла- за, и тот прозрел. Другой начальник стал сечь неплательщика, думая прес- ледовать в этом случае лишь воспитательную цель, и совершенно неожиданно открыл, что в спине у секомого зарыт клад25. Если факты, до такой степе- ни диковинные, не возбуждают ни в ком недоверия, то можно ли удивляться превращению столь обыкновенному, как то, которое случилось с Грустило- вым?

Но, с другой стороны, этот же факт объясняется и иным путем, более естественным. Есть указания, которые заставляют думать, что аскетизм Грустилова был совсем не так суров, как это можно предполагать с первого взгляда. Мы уже видели, что так называемые вериги его были не более как помочи; из дальнейших же объяснений летописца усматривается, что и про- чие подвиги были весьма преувеличены Грустиловым и что они в значи- тельной степени сдабривались духовною любовью. Шелеп, которым он бичевал себя, был бархатный (он и доселе хранится в глуповском архиве); пост же состоял в том, что он к прежним кушаньям прибавил рыбу тюрбо, которую выписывал из Парижа на счет обывателей. Что же тут удивительного, что бичевание приводило его в восторг и что самые язвы казались восхити- тельными?

Между тем колокол продолжал в урочное время призывать к молитве, и число верных с каждым днем увеличивалось. Сначала ходили только поли- цейские, но потом, глядя на них, стали ходить и посторонние. Грустилов, с своей стороны, подавал пример истинного благочестия, плюя на капище Перуна каждый раз, как проходил мимо него. Может быть, так и разрешилось бы это дело исподволь, если б мирному исходу его не помешали замыслы не- которых беспокойных честолюбцев, которые уже и в то время были известны под именем "крайних".

Во главе партии стояли те же Аксиньюшка и Парамоша, имея за собой це- лую толпу нищих и калек. У нищих единственным источником пропитания было прошение милостыни на церковных папертях; но так как древнее благочестие в Глупове на некоторое время прекратилось, то естественно, что источник этот значительно оскудел. Реформы, затеянные Грустиловым, были встречены со стороны их громким сочувствием; густою толпою убогие люди наполняли двор градоначальнического дома; одни ковыляли на деревяшках, другие пол- зали на четверинках. Все славословили, но в то же время уже все единог- ласно требовали, чтобы обновление совершилось сию минуту и чтоб наблюде- ние за этим делом было возложено на них. И тут, как всегда, голод ока- зался плохим советчиком, а медленные, но твердые и дальновидные действия градоначальника подверглись превратным толкованиям. Напрасно льстил Грустилов страстям калек, высылая им остатки от своей обильной трапезы; напрасно объяснял он выборным от убогих людей, что постепенность не есть потворство, а лишь вящее упрочение затеянного предприятия, - калеки ни- чего не хотели слышать. Гневно потрясали они своими деревяшками и громко угрожали поднять знамя бунта.

Опасность предстояла серьезная, ибо для того, чтобы усмирять убогих людей, необходимо иметь гораздо больший запас храбрости, нежели для то- го, чтобы палить в людей, не имеющих изъянов. Грустилов понимал это. Сверх того, он уже потому чувствовал себя беззащитным перед демагогами, что последние, так сказать, считали его своим созданием, и в этом смысле действовали до крайности ловко. Во-первых, они окружили себя целою сетью доносов, посредством которых до сведения Грустилова доводился всякий слух, к посрамлению его чести относящийся; во-вторых, они заинтересовали в свою пользу Пфейфершу, посулив ей часть так называемого посумного сбо- ра (этим сбором облагалась каждая нищенская сума; впоследствии он лег в основание всей финансовой системы города Глупова).

Пфейферша денно и нощно приставала к Грустилову, в особенности прес- ледуя его перепискою, которая, несмотря на короткое время, представляла уже в объеме довольно обширный том. Основание ее писем составляли виде- ния, содержание которых изменялось, смотря по тому, довольна или недо- вольна она была своим "духовным братом". В одном письме она видит его "ходящим по облаку" и утверждает, что не только она, но и Пфейфер это видел; в другом усматривает его в геенне огненной, в сообществе с чертя- ми всевозможных наименований. В одном письме развивает мысль, что градо- начальники вообще имеют право на безусловное блаженство в загробной жиз- ни, по тому одному, что они градоначальники; в другом утверждает, что градоначальники обязаны обращать на свое поведение особенное внимание, так как, в загробной жизни, они против всякого другого подвергаются ис- тязаниям вдвое и втрое. Все равно как папы или князья.

В данном случае письма ее имели характер угрожающий. "Спешу известить вас, - писала она в одном из них, - что я в сию ночь во сне видела. Сто- ите вы в темном и смрадном месте и привязаны к столбу, а привязки сдела- ны из змий и на груди (у вас) доска, на которой написано: сей есть ведо- мый покровитель нечестивых и агарян (sic). И бесы, собравшись, радуются, а праведные стоят в отдалении и, взирая на вас, льют слезы. Извольте са- ми рассмотреть, не видится ли тут какого не совсем выгодного для вас предзнаменования?"


Страницы: 1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31  32  33  34  35  36  37  38  39  40 

Скачать полный текст (395 Кб)
Перейти на страницу автора


Главная / Стихи / Проза / Биографии       Современные авторы - на серверах Стихи.ру и Проза.ру

Rambler's Top100
Rambler's Top100
© Литературный клуб. Все произведения, опубликованные на этом сервере, перешли в общественное достояние. Срок охраны авторских прав на них закончился и теперь они могут свободно копироваться в Интернете. Информация о сервере и контактные данные.