 |
|
|
Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
В этой крайности Бородавкин понял, что для политических предприятий время еще не наступило и что ему следует ограничить свои задачи только так называемыми насущными потребностями края. В числе этих потребностей первое место занимала, конечно, цивилизация, или, как он сам определял это слово, "наука о том, колико каждому Российской Империи доблестному сыну отечества быть твердым в бедствиях надлежит".
Полный этих смутных мечтаний, он явился в Глупов и прежде всего под- вергнул строгому рассмотрению намерения и деяния своих предшественников. Но когда он взглянул на скрижали, то так и ахнул. Вереницею прошли перед ним: и Клементий, и Великанов, и Ламврокакис, и Баклан, и маркиз де Санглот, и Фердыщенко, но что делали эти люди, о чем они думали, какие задачи преследовали - вот этого-то именно и нельзя было определить ни под каким видом. Казалось, что весь этот ряд - не что иное, как сонное мечтание, в котором мелькают образы без лиц, в котором звенят какие-то смутные крики, похожие на отдаленное галденье захмелевшей толпы... Вот вышла из мрака одна тень, хлопнула: раз-раз! - и исчезла неведомо куда; смотришь, на место ее выступает уж другая тень, и тоже хлопает как попа- ло, и исчезает... "Раззорю!", "не потерплю!" слышится со всех сторон, а что разорю, чего не потерплю - того разобрать невозможно. Рад бы посто- рониться, прижаться к углу, но ни посторониться, ни прижаться нельзя, потому что из всякого угла раздается все то же "раззорю!", которое гонит укрывающегося в другой угол и там, в свою очередь, опять настигает его. Это была какая-то дикая энергия, лишенная всякого содержания, так что даже Бородавкин, несмотря на свою расторопность, несколько усомнился в достоинстве ее. Один только штатский советник Двоекуров с выгодою выде- лялся из этой пестрой толпы администраторов, являл ум тонкий и проница- тельный и вообще выказывал себя продолжателем того преобразовательного дела, которым ознаменовалось начало восемнадцатого столетия в России. Его-то, конечно, и взял себе Бородавкин за образец.
Двоекуров совершил очень многое. Он вымостил улицы: Дворянскую и Большую, собрал недоимки, покровительствовал наукам и ходатайствовал об учреждении в Глупове академии. Но главная его заслуга состояла в том, что он ввел в употребление горчицу и лавровый лист. Это последнее действие до того поразило Бородавкина, что он тотчас же возымел дерзкую мысль поступить точно таким же образом и относительно прованского масла. Начались справки, какие меры были употреблены Двоекуровым, чтобы достиг- нуть успеха в затеянном деле, но так как архивные дела, по обыкновению, оказались сгоревшими (а быть может, и умышленно уничтоженными), то приш- лось удовольствоваться изустными преданиями и рассказами.
- Много у нас всякого шума было! - рассказывали старожилы, - и через солдат секли, и запросто секли... Многие даже в Сибирь через это самое дело ушли!
- Стало быть, были бунты? - спрашивал Бородавкин.
- Мало ли было бунтов! У нас, сударь, насчет этого такая примета: ко- ли секут - так уж и знаешь, что бунт!
Из дальнейших расспросов оказывалось, что Двоекуров был человек нас- тойчивый и, однажды задумав какое-нибудь предприятие, доводил его до конца. Действовал он всегда большими массами, то есть и усмирял, и рас- точал без остатка; но в то же время понимал, что одного этого средства недостаточно. Поэтому, независимо от мер общих, он, в течение нескольких лет сряду, непрерывно и неустанно делал сепаратные набеги на обыва- тельские дома и усмирял каждого обывателя поодиночке. Вообще во всей ис- тории Глупова поражает один факт: сегодня расточат глуповцев и уничтожат их всех до единого, а завтра, смотришь, опять появятся глуповцы и даже, по обычаю, выступят вперед на сходках так называемые "старики" (должно быть, "из молодых да ранние"). Каким образом они нарастали - это была тайна, но тайну эту отлично постиг Двоекуров, и потому розог не жалел. Как истинный администратор, он различал два сорта сечения: сечение без рассмотрения и сечение с рассмотрением, и гордился тем, что первый в ря- ду градоначальников ввел сечение с рассмотрением, тогда как все пред- шественники секли как попало, и часто даже совсем не тех, кого следова- ло. И, действительно, воздействуя разумно и беспрерывно, он добился ре- зультатов самых блестящих. В течение всего его градоначальничества глу- повцы не только не садились за стол без горчицы, но даже развели у себя довольно обширные горчичные плантации для удовлетворения требованиям внешней торговли. "И процвела оная весь, яко крин сельный, посылая сей горький продукт в отдаленнейшие места державы Российской и получая вза- мен оного драгоценные металлы и меха".
Но в 1770 году Двоекуров умер, и два градоначальника, последовавшие за ним, не только не поддержали его преобразований, но даже, так ска- зать, загадили их. И что всего замечательнее, глуповцы явились неблаго- дарными. Они нимало не печалились упразднению начальственной цивилизации и даже как будто радовались. Горчицу перестали есть вовсе, а плантации перепахали, засадили капустою и засеяли горохом. Одним словом, произошло то, что всегда случается, когда просвещение слишком рано приходит к на- родам младенческим и в гражданском смысле незрелым. Даже летописец не без иронии упоминает об этом обстоятельстве: "Много лет выводил он (Дво- екуров) хитроумное сие здание, а о том не догадался, что строит на пес- це". Но летописец, очевидно, и в свою очередь, забывает, что в том-то собственно и заключается замысловатость человеческих действий, чтобы се- годня одно здание на "песце" строить, а завтра, когда оно рухнет, зачи- нать новое здание на том же "песце" воздвигать.
Таким образом, оказывалось, что Бородавкин поспел как раз кстати, чтобы спасти погибавшую цивилизацию. Страсть строить на "песце" была до- ведена в нем почти до исступления. Дни и ночи он все выдумывал, что бы такое выстроить, чтобы оно вдруг, по выстройке, грохнулось и наполнило вселенную пылью и мусором. И так думал, и этак, но настоящим манером до- думаться все-таки не мог. Наконец, за недостатком оригинальных мыслей, остановился на том, что буквально пошел по стопам своего знаменитого предшественника.
- Руки у меня связаны, - горько жаловался он глуповцам, - а то узнали бы вы у меня, где раки зимуют!
Тут же кстати он доведался, что глуповцы, по упущению, совсем отстали от употребления горчицы, а потому на первый раз ограничился тем, что объявил это употребление обязательным; в наказание же за ослушание при- бавил еще прованское масло. И в то же время положил в сердце своем: до- толе не класть оружия, доколе в городе останется хоть один недоумеваю- щий.
Но глуповцы тоже были себе на уме. Энергии действия они с большою на- ходчивостью противопоставили энергию бездействия.
- Что хошь с нами делай! - говорили одни, - хошь - на куски режь; хошь - с кашей ешь, а мы не согласны!
- С нас, брат, не что возьмешь! - говорили другие, - мы не то что прочие, которые телом обросли! нас, брат, и уколупнуть негде!
И упорно стояли при этом на коленях.
Очевидно, что когда эти две энергии встречаются, то из этого всегда происходит нечто весьма любопытное. Нет бунта, но и покорности настоящей нет. Есть что-то среднее, чему мы видали примеры при крепостном праве. Бывало, попадется барыне таракан в супе, призовет она повара и велит то- го таракана съесть. Возьмет повар таракана в рот, видимым образом жует его, а глотать не глотает. Точно так же было и с глуповцами: жевали они довольно, а глотать не глотали.
- Сломлю я эту энергию! - говорил Бородавкин и медленно, без торопли- вости, обдумывал план свой.
А глуповцы стояли на коленах и ждали. Знали они, что бунтуют, но не стоять на коленах не могли. Господи! чего они не передумали в это время! Думают: станут они теперь есть горчицу, - как бы на будущее время еще какую ни на есть мерзость есть не заставили; не станут - как бы шелепов не пришлось отведать. Казалось, что колени в этом случае представляют средний путь, который может умиротворить и ту и другую стороны.
И вдруг затрубила труба, и забил барабан. Бородавкин, застегнутый на все пуговицы и полный отваги, выехал на белом коне. За ним следовал пу- шечный и ружейный снаряд. Глуповцы думали, что градоначальник едет поко- рять Византию, а вышло, что он замыслил покорить их самих...
Так начался тот замечательный ряд событий, который описывает летопи- сец под общим наименованием "войн за просвещение".
Первая война "за просвещение" имела, как уже сказано выше, поводом горчицу, и началась в 1780 году, то есть почти вслед за прибытием Боро- давкина в Глупов.
Тем не менее Бородавкин сразу палить не решился; он был слишком пе- дант, чтобы впасть в столь явную административную ошибку. Он начал действовать постепенно, и с этой целью предварительно созвал глуповцев и стал их заманивать. В речи, сказанной по этому поводу, он довольно под- робно развил перед обывателями вопрос о подспорьях вообще, и о горчице как о подспорье в особенности; но оттого ли, что в словах его было более личной веры в правоту защищаемого дела, нежели действительной убеди- тельности, или оттого, что он, по обычаю своему, не говорил, а кричал, - как бы то ни было, результат его убеждений был таков, что глуповцы испу- гались и опять всем обществом пали на колени.
"Было чего испугаться глуповцам, - говорит по этому случаю летописец, - стоит перед ними человек роста невеликого, из себя не дородный, слов не говорит, а только криком кричит".
- Поняли, старички? - обратился он к обеспамятевшим обывателям.
Толпа низко кланялась и безмолвствовала. Натурально, это его пуще взорвало.
Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
Скачать полный текст (395 Кб)
Перейти на страницу автора
|
|