Главная / Стихи / Проза / Биографии

Поиск:
 

Классикару

Мы (Евгений Замятин)


Страницы: 1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31  32 


сам ошибся. Таблица умножения мудрее, абсолютнее древнего Бога: она никогда

- понимаете: никогда - не ошибается. И нет счастливее цифр, живущих по

стройным вечным зако нам таблицы умножения. Ни колебаний, ни заблуждений.

Истина - одна, и истинный путь - один; и эта истина - дважды два, и этот

истинный путь - четыре. И разве не абсурдом было бы, если бы эти счастливо,

идеально перемноженные двойки - стали думать о какой-то свободе, т. е. ясно

- об ошибке? Для меня - аксиома, что R-13 сумел схватить самое основное,

самое...

Тут я опять почувствовал - сперва на своем затылке, потом на левом ухе

- теплое, нежное дуновение ангела-хранителя. Он явно приметил, что книга на

коленях у меня - уже закрыта и мысли мои - далеко. Что ж, я хоть сейчас

готов развернуть перед ним страницы своего мозга: это такое спокойное,

отрадное чувство. Помню: я даже оглянулся, я настойчиво, просительно

посмотрел ему в глаза, но он не понял - или не захотел понять - он ни о

чем меня не спросил... Мне остается одно: все рассказывать вам, неведомые

мои читатели (сейчас вы для меня так же дороги, и близки, и недосягаемы -

как был он в тот момент).

Вот был мой путь: от части к целому; часть - R-13, величественное

целое - наш Институт Государственных Поэтов и Писателей. Я думал: как могло

случиться, что древним не бросалась в глаза вся нелепость их литературы и

поэзии. Огромнейшая великолепная сила художественного слова - тратилась

совершенно зря. Просто смешно: всякий писал - о чем ему вздумается. Так же

смешно и нелепо, как то, что море у древних круглые сутки тупо билось о

берег, и заключенные в волнах силлионы килограммометров - уходили только на

подогревание чувств у влюбленных. Мы из влюбленного шепота волн - добыли

электричество, из брызжущего бешеной пеной зверя - мы сделали домашнее

животное: и точно так же у нас приручена и оседлана когда-то дикая стихия

поэзии. Теперь поэзия - уже не беспардонный соловьиный свист: поэзия -

государственная служба, поэзия - полезность,

Наши знаменитые "Математические Нонны": без них - разве могли бы мы в

школе так искренне и нежно полюбить четыре правила арифметики? А "Шипы" -

это классический образ: Хранители - шипы на розе, охраняющие нежный

Государственный Цветок от грубых касаний... Чье каменное сердце останется

равнодушным при виде невинных детских уст, лепечущих как молитву: "Злой

мальчик розу хвать рукой. Но шип стальной кольнул иглой, шалун - ой, ой -

бежит домой" и так далее? А "Ежедневные оды Благодетелю"? Кто, прочитав их,

не склонится набожно перед самоотверженным трудом этого Нумера из Нумеров? А

жуткие красные "Цветы Судебных приговоров"? А бессмертная трагедия

"Опоздавший на работу"? А настольная книга "Стансов о половой гигиене"?

Вся жизнь во всей ее сложности и красоте - навеки зачеканена в золоте

слов.

Наши поэты уже не витают более в эмпиреях: они спустились на землю; они

с нами в ногу идут под строгий механический марш Музыкального Завода; их

лира - утренний шорох электрических зубных щеток и грозный треск искр в

Машине Благодетеля, и величественное эхо Гимна Единому Государству, и

интимный звон хрустально-сияющей ночной вазы, и волнующий треск падающих

штор, и веселые голоса новейшей поваренной книги, и еле слышный шепот

уличных мембран.

Наши боги - здесь, с нами - в Бюро, в кухне, в мастерской, в уборной;

боги стали, как мы: эрго - мы стали, как боги. И к вам, неведомые мои

планетные читатели, к вам мы придем, чтобы сделать вашу жизнь

божественно-разумной и точной, как наша...

Запись 13-я.

Конспект:

ТУМАН. ТЫ. СОВЕРШЕННО НЕЛЕПОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ.

На заре проснулся - в глаза мне розовая, крепкая твердь. Все хорошо,

кругло. Вечером придет О. Я - несомненно уже здоров. Улыбнулся, заснул.

Утренний звонок - встаю - и совсем другое: сквозь стекла потолка,

стен, всюду, везде, насквозь - туман. Сумасшедшие облака, все тяжелее - и

легче, и ближе, и уже нет границ между землею и небом, все летит, тает,

падает, не за что ухватиться. Нет больше Домов: стеклянные стены

распустились в тумане, как кристаллики соли в воде. Если посмотреть с

тротуара - темные фигуры людей в домах - как взвешенные частицы в

бредовом, молочном растворе - повисли низко, и выше, и еще выше - в

десятом этаже. И все дымится - может быть, какой-то неслышно бушующий

пожар.

Ровно в 11.45: я тогда нарочно взглянул на часы - чтоб ухватиться за

цифры - чтоб спасли хоть цифры.

В 11.45, перед тем как идти на обычные, согласно Часовой Скрижали,

занятия физическим трудом, я забежал к себе в комнату. Вдруг телефонный

звонок, голос - длинная, медленная игла в сердце:

- Ага, вы дома? Очень рада. Ждите меня на углу. Мы с вами

отправимся... ну, там увидите куда.

- Вы отлично знаете: я сейчас иду на работу.

- Вы отлично знаете, что сделаете так, как я вам говорю. До свидания.

Через две минуты...

Через две минуты я стоял на углу. Нужно же было показать ей, что мною

управляет Единое Государство, а не она. "Так, как я вам говорю..." И ведь

уверена: слышно по голосу. Ну, сейчас я поговорю с ней по-настоящему...

Серые, из сырого тумана сотканные юнифы торопливо существовали возле

меня секунду и неожиданно растворялись в туман. Я не отрывался от часов, я

был - острая, дрожащая секундная стрелка. Восемь, десять минут... Без трех,

без двух двенадцать...

Конечно. На работу - я уже опоздал. Как я ее ненавижу. Но надо же мне

было показать...

На углу в белом тумане - кровь - разрез острым ножом - губы.

- Я, кажется, задержала вас. Впрочем, все равно. Теперь вам поздно

уже.

Как я ее - == впрочем, да: поздно уж.

Я молча смотрел на губы. Все женщины - губы, одни губы. Чьи-то

розовые, упруго-круглые: кольцо, нежная ограда от всего мира. И эти: секунду

назад их не было, и только вот сейчас - ножом, - и еще каплет сладкая

кровь.

Ближе - прислонилась ко мне плечом - и мы одно, из нее переливается в

меня - и я знаю, так нужно. Знаю каждым нервом, каждым волосом, каждым до

боли сладким ударом сердца. И такая радость покориться этому "нужно".

Вероятно, куску железа так же радостно покориться неизбежному, точному

закону - и впиться в магнит. Камню, брошенному вверх, секунду поколебаться

- и потом стремглав вниз, наземь. И человеку, после агонии, наконец

вздохнуть последний раз - и умереть.

Помню: я улыбнулся растерянно и ни к чему сказал:

- Туман... Очень.

- Ты любишь туман?

Это древнее, давно забытое "ты", "ты" властелина к рабу - вошло в меня

остро, медленно: да, я раб, и это - тоже нужно, тоже хорошо.

- Да, хорошо... - вслух сказал я себе. И потом ей: - О ненавижу

туман. Я боюсь тумана.

- Значит - любишь. Боишься - потому, что это сильнее тебя,

ненавидишь - потому что боишься, любишь - потому что не можешь покорить

это себе. Ведь только и можно любить непокорное.

Да, это так. И именно потому - именно потому я...

Мы шли двое - одно. Где-то далеко сквозь туман чуть слышно пело

солнце, все наливалось упругим, жемчужным, золотым, розовым, красным. Весь

мир - единая необъятная женщина, и мы - в самом ее чреве, мы еще не

родились, мы радостно зреем. И мне ясно, нерушимо ясно: все - для меня,

солнце, туман, розовое, золотое - для меня...

Я не спрашивал, куда мы шли. Все равно: только бы идти, идти, зреть,

наливаться все упруже - -

- Ну вот... - I остановилась у дверей. - Здесь сегодня дежурит как

раз один... Я о нем говорила тогда, в Древнем Доме.

Я издали, одними глазами, осторожно сберегая зреющее - прочел вывеску:

"Медицинское Бюро". Все понял.

Стеклянная, полная золотого тумана, комната. Стеклянные потолки с

цветными бутылками, банками. Провода. Синеватые искры в трубках.

И человечек - тончайший. Он весь как будто вырезан из бумаги, и как бы

он ни повернулся - все равно у него только профиль, остро отточенный:

сверкающее лезвие - нос, ножницы - губы.

Я не слышал, что ему говорила I: я смотрел, как она говорила, - и

чувствовал: улыбаюсь неудержимо, блаженно. Сверкнули лезвием ножницы-губы, и

врач сказал:

- Так, так. Понимаю. Самая опасная болезнь - опаснее я ничего не

знаю... - засмеялся, тончайшей бумажной рукой быстро написал что-то, отдал

листок 1; написал - отдал мне.

Это были удостоверения, что мы - больны, что мы не можем явиться на

работу. Я крал свою работу у Единого Государства, я - вор, я - под Машиной

Благодетеля. Но это мне - далеко, равнодушно, как в книге... Я взял листок,

не колеблясь ни секунды; я - мои глаза, губы, руки - я знал: так нужно.

На углу, в полупустом гараже мы взяли аэро, I опять как тогда села за

руль, подвинула стартер на "вперед", мы оторвались от земли, поплыли. И

следом за нами все: розово-золотой туман; солнце, тончайше-лезвийный профиль

врача, вдруг такой любимый и близкий. Раньше - все вокруг солнца; теперь я

знал, все вокруг меня - медленно, блаженно, с зажмуренными глазами...

Старуха у ворот Древнего Дома. Милый, заросший, с лучами-морщинами рот.

Вероятно, был заросшим все эти дни - и только сейчас раскрылся, улыбнулся:

- А-а, проказница! Нет чтобы работать, как все... ну уж ладно! Если

что - я тогда прибегу, скажу...

Тяжелая, скрипучая, непрозрачная дверь закрылась, и тотчас же с болью

раскрылось сердце широко - еще шире: - настежь. Ее губы - мои, я пил,

пил, отрывался, молча глядел в распахнутые мне глаза - и опять...

Полумрак комнат, синее, шафранно-желтое, темно-зеленый сафьян, золотая

улыбка Будды, мерцание зеркал. И - мой старый сон, такой теперь понятный:


Страницы: 1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31  32 

Скачать полный текст (311 Кб)
Перейти на страницу автора


Главная / Стихи / Проза / Биографии       Современные авторы - на серверах Стихи.ру и Проза.ру

Rambler's Top100
Rambler's Top100
© Литературный клуб. Все произведения, опубликованные на этом сервере, перешли в общественное достояние. Срок охраны авторских прав на них закончился и теперь они могут свободно копироваться в Интернете. Информация о сервере и контактные данные.