 |
|
|
Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
Бани делились на три отделения: раздевальная, мыльная и горячая.
При окраинных "простонародных" банях удобств не было никаких. У большинства даже уборные были где-нибудь во дворе: во все времена года моющийся должен был в них проходить открытым местом и в дождь и в зимнюю вьюгу.
Правильных водостоков под полами не было: мыльная вода из-под пола поступала в специальные колодцы на дворах по особым деревянным лежакам и оттуда по таким же лежакам шла в реку, только метров на десять пониже того места реки, откуда ее накачивали для мытья...
Такие бани изображены на гравюрах в издании Ровинского. Это Серебрянические бани, на Яузе.
Отоплялись бани "каменками" в горячих отделениях и "голландками" – в раздевальнях. Самой главной красотой бани считалась "каменка". В некоторых банях она нагревала и "горячую" и "мыльную".
Топили в старые времена только дровами, которые плотами по половодью пригонялись с верховьев Москвы-реки, из-под Можайска и Рузы, и выгружались под Дорогомиловым, на Красном лугу. Прибытие плотов было весенним праздником для москвичей. Тысячи зрителей усеивали набережную и Дорогомиловский мост:
– Плоты пришли!
Самыми главными банными днями были субботы и вообще предпраздничные дни, когда в банях было тесно и у кранов стояли вереницы моющихся с легкими липовыми шайками, которые сменили собой тяжелые дубовые.
В "дворянских" отделениях был кейф, отдых, стрижка, бритье, срезание мозолей, ставка банок и даже дер-
ганье зубов, а "простонародные" бани являлись, можно безошибочно сказать, "поликлиникой", где лечились всякие болезни. Медиками были фельдшера, цирюльники, бабки-костоправки, а парильщики и там и тут заменяли массажисток еще в те времена, когда и слова этого не слыхали.
В окраинных "простонародных" банях эта "поликлиника" представляла такую картину.
Суббота. С пяти-шести утра двери бань не затворяются. Публика плывет без перерыва.
В уголке раздевальной примащивался цирюльник, который без всякой санитарии стриг и брил посетителей. Иногда, улучив свободное время, он занимался и медициной: пускал кровь и ставил банки, пиявки, выдергивал зубы...
"Мыльная" бани полна пара; на лавке лежит грузное, красное, горячее тело, а возле суетится цирюльник с ящиком сомнительной чистоты, в котором находится двенадцать банок, штуцер и пузырек с керосином. В пузырек опущена проволока, на конце которой пробка.
Приготовив все банки, цирюльник зажигал пробку и при помощи ее начинал ставить банки. Через две-три минуты банка втягивала в себя на сантиметр и более тело.
У цирюльников было правило продержать десять минут банку, чтобы лучше натянуло, но выходило на деле по-разному. В это время цирюльник уходил курить, а жертва его искусства спокойно лежала, дожидаясь дальнейших мучений. Наконец терпения не хватало, и жертва просила окружающих позвать цирюльника.
– Вот сейчас добрею, не велик барин! – раздавалось в ответ.
Наконец цирюльник приходил, зажигал свой факел. Под банкой – шишка кровавого цвета. "Хирург" берет грязный и заржавленный штуцер, плотно прижимает к возвышению, просекает кожу, вновь проделывает манипуляцию с факелом, опять ставит банку, и через три – пять минут она полна крови.
Банка снимается, кровь – прямо на пол. Затем банщик выливает на пациента шайку воды, и он, татуированный, выходит в раздевальню. После этого обычно начиналась консультация о "пользительности" банок.
Кроме банок, цирюльники "открывали кровь". Еще в восьмидесятых годах на окраинах встречались вывески с надписью: "Здесь стригут, бреют, ставят пиявки и пущают кровь".
Такая вывеска бывала обыкновенно над входом, а по его сторонам обычно красовались две большие длинные картины, показывавшие, как это производится.
На одной сидит человек с намыленным подбородком, другой держит его указательным и большим пальцами за нос, подняв ему голову, а сам, наклонившись к нему, заносит правой рукой бритву, наполовину в мыле.
На другой стороне сидит здоровенный, краснорожий богатырь в одной рубахе с засученным до плеча рукавом, перед ним цирюльник с окровавленным ланцетом– значит, уж операция кончена; из руки богатыря высокой струей бьет, как из фонтана, кровь, а под рукой стоит крошечный мальчишка, с полотенцем через плечо, и держит таз, большой таз, наполовину полный крови.
Эту операцию делали тоже в "мыльнях", но здесь мальчика с тазом не было, и кровь спускали прямо на пол.
"Открывание крови" было любимой операцией крючников, ломовиков, мордастых лихачей, начинавших жиреть лавочников и серого купечества.
В женских банях было свое "лечение". Первым делом–для белизны лица–заваривали в шайке траву-череду, а в "дворянских" женщины мыли лицо миндальными высевками.
Потом шли разные притирания, вплоть до мытья головы керосином для рощения волос.
Здесь за моющимися ухаживали банщицы. Бабки-костоправки работали только в "простонародных" банях. Они принимали участие и в лечении мужчин.
Приходит, согнувшись, человек в баню, к приказчи-ку, и просит позвать бабку.
– Прострел замучил!
То же повторял он и пришедшей бабке. Та давала ему пузырек с какой-то жидкостью, приказывала идти мыться и после паренья натереться ее снадобьем, а после бани сказаться ей.
Вымывшись и одевшись, больной вызывал бабку. Она приказывала ему ложиться брюхом поперек порога отворенной двери, клала сверху на поясницу сухой веник и ударяла потихоньку топором несколько раз по венику,
шепча непонятные заклинания. Операция эта называлась "присекание".
Бабки в жизни бань играли большую роль, из-за бабок многие специально приходили в баню. Ими очень дорожили хозяева бань: бабки исправляли вывихи, "заговаривали грыжу", правили животы как мужчинам, так и женщинам, накладывая горшок.
Главной же их специальностью было акушерство. Уже за несколько недель беременная женщина начинала просить:
– Бабушка Анисья, ты уж не оставь меня!
– Ладно, а ты почаще в баньку приходи, это пользительно, чтобы ребенок на правильную дорогу стал. Когда надо будет, я приду!
Еще задолго до того, как Гонецкий переделал Сан-дуновские бани в банный дворец, А. П. Чехов любил бывать в старых Сандуновских банях, уютных, без роскоши и ненужной блестящей мишуры.
– Антон, пойдем в баню,–зовет его, бывало, брат. художник Николай, весь измазанный краской.
– Пошел бы... да боюсь... вдруг, как последний раз, помнишь, встретим Сергиенко... Я уж оделся, выхожу, а он входит. Взял меня за пуговицу и с час что-то рассказывал. Вдруг опять встретим? А я люблю Сандуны... Только кругом воздух скверный: в сухую погоду–пыль, а когда дождь – изо всех домов выкачивают нечистоты в Неглинку.
А. П. Чехову пришлось жить в одной из квартир в новом банном дворце, воздух вокруг которого был такой же, как и при старых Сандунах.
Тогда бани держал Бирюков, банный король, как его звали в Москве. Он в Москву пришел в лапотках, мальчиком, еще при Ламакиных, в бани, проработал десять лет, понастроил ряд бань, держал и Сандуновские.
А потом случилось: дом и бани оказались в закладе у миллионера-дровяника Фирсанова.
А что к Фирсанову попало–пиши пропало! Фирсанов давал деньги под большие, хорошие дома–и так подведет, что уж дом обязательно очутится за ним. Много барских особняков и доходных домов сделалось его добычей. В то время, когда А. П. Чехова держал за пуговицу Сергиенко, "Сандуны" были еще только в залоге у Фирсанова, а через год перешли к нему...
Это был огромный дом казарменно-аракчеевского стиля, с барской роскошной раздевальной – создание известного архитектора двадцатых годов.
После смерти Ивана Фирсанова владетельницей бань, двадцати трех домов в Москве и подмосковного имения "Средниково", где когда-то гащивали великие писатели и поэты, оказалась его дочь Вера.
Широко и весело зажила Вера Ивановна на Пречистенке, в лучшем из своих барских особняков, перешедших к ней по наследству от отца. У нее стали бывать и золотая молодежь, и модные бонвиваны–львы столицы, и дельные люди, вплоть до крупных судейских чинов и адвокатов. Большие коммерческие дела после отца Вера Ивановна вела почти что лично.
Через посещавших ее министерских чиновников она узнавала, что надо, и умело проводила время от времени свои коммерческие дела.
Кругом нее вилась и красивая молодежь, довольствовавшаяся веселыми часами, и солидные богачи, и чиновные, и титулованные особы, охотившиеся за красотой, а главным образом за ее капиталами.
В один прекрасный день Москва ахнула:
– Вера Ивановна вышла замуж!
Ее мужем оказался гвардейский поручик, сын боевого генерала, Гонецкий.
До женитьбы он часто бывал в Москве–летом на скачках, зимой на балах и обедах, но к Вере Ивановне–"ни шагу", хотя она его, через своих друзей, старалась всячески привлечь в свиту своих ухаживателей.
В числе ее друзей, которым было поручено залучить Гонецкого, оказались и его друзья. Они уверили "Верочку", что он единственный наследник старого польского магната-миллионера, что он теперь его засыплет деньгами.
Друзья добились своего! Вера Ивановна Фирсанова стала Гонецкой. После свадьбы молодые, чтобы избежать визитов, уехали в "Средниково", где муж ее совершенно очаровал тем, что предложил заняться ее делами и работать вместе с ней.
Просмотрев доходы от фирсановских домов, Гонецкий заявил:
– А вот у Хлудовых Центральные бани выстроены!
Тебе стыдно иметь сандуновские развалины; это срамит фамилию Фирсановых. Хлудовых надо перешибить! Задев "купеческое самолюбие" жены, Гонецкий указал ей и на те огромные барыши, которые приносят Центральные бани.
– Первое – это надо Сандуновские бани сделать такими, каких Москва еще не видела и не увидит. Вместо развалюхи построим дворец для бань, сделаем все по последнему слову науки, и чем больше вложим денег, тем больше будем получать доходов, а Хлудовых сведем на нет. О наших банях заговорит печать, и ты–знаменитость!
Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
Скачать полный текст (688 Кб)
Перейти на страницу автора
|
|