 |
|
|
Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
В артистическом мире около этого времени образовалось "Общество искусства и литературы", многие из членов которого были членами "среды".
В 1888 году "Общество искусства и литературы" устроило в Благородном собрании блестящий бал. Точные исторические костюмы, декорация, обстановка, художественный грим–все было сделано исключительно членами "среды".
И. Левитан, Голоушев, Богатов, Ягужинский и многие другие работали не покладая рук. Бал удался – "среда" окрепла.
В 1894 году на огромный стол, где обычно рисовали по "средам" художники свои акварели, В. Е. Шмаровин положил лист бристоля и витиевато написал сверху:
"1-я среда 1894-го года". Его сейчас же заполнили рисунками присутствующие. Это был первый протокол "среды".
Каждая "среда" с той поры имела свой протокол... Крупные имена сверкали в этих протоколах под рисун-
ками. отражавшими быт современности. Кроме художников, писали стихи поэты. М. А. Лохвицкая, Е. А. Буланина, В. Я. Брюсов записали на протоколах по нескольку стихотворений.
Это уже в новом помещении, в особняке на Большой Молчановке, когда на "среды" стало собираться по сто и более участников и гостей. А там, в Савеловском переулке, было еще только начало "сред".
На звонок посетителей "сред" выходил В. Е. Шмаровин.
– Ну вот, друг, спасибо, что пришел! А то без тебя чего-то не хватало... Иди погрейся с морозца,– встречал он обычно пришедшего.
Кругом все знакомые... Приветствуя, В. Е. Шмаровин иногда становится перед вошедшим: в одной руке серебряная стопочка допетровских времен, а в другой – екатерининский штоф, "квинтель", как называли его на "средах".
Основная масса гостей являлась часов в десять. Старая няня, всеобщий друг, помогает раздеваться... Выходит сам "дядя Володя", целуется... Отворяется дверь в зал с колоннами, весь увешанный картинами... Посредине стол, ярко освещенный керосиновыми лампами с абажурами, а за столом уже сидит десяток художников– кто над отдельным рисунком, кто протокол заполняет... Кругом стола ходили гости, смотрели на работу... Вдруг кто-нибудь садился за рояль. Этот "кто-нибудь" обязательно известность музыкального мира: или Лентовская, или Аспергер берется за виолончель–и еще веселее работается под музыку. Входящие не здороваются, не мешают работать, а проходят дальше, или в гостиную через зал, или направо в кабинет, украшенный картинами и безделушками. Здесь, расположившись на мягкой мебели, беседуют гости... Лежат бубен, гитары, балалайки... Через коридор идут в столовую, где кипит самовар, хозяйка угощает чаем с печеньем и вареньем. А дальше комната, откуда слышатся звуки арфы,–это дочь хозяина играет для собравшихся подруг... Позднее она будет играть в квартете, вместе со знаменитостями, в большом зале молчановского особнячка.
Была еще комната: "мертвецкая".
Это самая веселая комната, освещенная темно-красным фонарем с потолка. По стенам – разные ископае-
мые курганные древности, целые плато старинных серег и колец, оружие–начиная от каменного века–кольчуги, шлемы, бердыши, ятаганы.
Вдоль стен широкие турецкие диваны, перед ними столики со спичками и пепельницами, кальян для любителей. Сидят, хохочут, болтают без умолку... Кто-нибудь бренчит на балалайке, кое-кто дремлет. А "мертвецкой" звали потому, что под утро на этих диванах обыкновенно спали кто лишнее выпил или кому очень далеко бы-ло до дому...
В полночь раздавались удары бубна в руках "дяди Володи"... Это первый сигнал. Художники кончают работать. Через десять минут еще бубен...
Убираются кисти, бумага; рисунки, еще не высохшие, ставятся на рояль. Все из-за стола расходятся по комнатам–в зале накрывают ужин... На множестве расписанных художниками тарелок ставится закуска, описанная в меню протокола. Колбасы: жеваная, дегтярная, трафаретная, черепаховая, медвежье ушко с жирком, моржовые разварные клыки,– собачья радость, пятки пилигрима... Водки: горилка, брыкаловка, сногсшибаловка, трын-травная и другие... Наливки; шмаровка, настоенная на молчановке, декадентская, варенуха из бубновых валетов, аукционная, урядницкая на комаре и таракане... Вина: из собственных садов "среды", с берегов моря житейского, розовое с изюминкой пур для дам. Меню ужина: 1) чудо-юдо рыба лещ; 2) телеса птичьи индейские на кости; 3) рыба лабардан, соус – китовые поплавки всмятку; 4) сыры: сыр бри, сыр Дарья, сыр Марья, сыр Бубен; 5) сладкое: мороженое "недурно пущено". На столе стоят старинные гербовые квинтеля с водками, чарочки с ручками и без ручек–все это десятками лет собиралось В. Е. Шмаровиным на Сухаревке. И в центре стола ставился бочонок с пивом, перед ним сидел сам "дядя Володя", а дежурный по "среде" виночерпий разливал пиво. Пили. Ели. Вставал "дядя Володя", звякал в бубен. Все затихало.
– Дорогие товарищи, за вами речь.
И указывал на кого-нибудь, не предупреждая,– приходилось говорить. А художник Синцов уже сидел за роялем, готовый закончить речь гимном... Скажет кто хорошо – стол кричит.
– "Орла!"
Кубок пьется под музыку и общее пение гимна "Недурно пущено".
Утро. Сквозь шторы пробивается свет. Семейные и дамы ушли... Бочонок давно пуст... Из "мертвецкой" слышится храп. Кто-то из художников пишет яркими красками с натуры: стол с неприбранной посудой, пустой "Орел" высится среди опрокинутых рюмок, бочонок с открытым краном, и, облокотясь на стол, дремлет "дядя Володя". Поэт "среды" подписывает рисунок на законченном протоколе:
Да, час расставанья пришел,
День занимается белый,
Бочонок стоит опустелый,
Стоит опустелый "Орел"...
1922 год. Все-таки собирались "среды". Это уж было не на Большой Молчановке, а на Большой Никитской, в квартире С. Н. Лентовской. "Среды" назначались не регулярно. Время от времени "дядя Володя" присылал приглашения, заканчивавшиеся так:
"22 февраля, в среду, на "среде" чаепитие. Условия следующие: 1) самовар и чай от "среды"; 2) сахар и все иное съедобное, смотря по аппетиту прибывший приносит на свою долю с собой в количестве невозбраняемом..."
НАЧИНАЮЩИЕ ХУДОЖНИКИ
Настоящих любителей, которые приняли бы участие в судьбе молодых художников, было в старой Москве мало. Они ограничивались самое большое покупкой картин для своих галерей и "галдарей", выторговывая каждый грош.
Настоящим меценатом, кроме П. М. Третьякова и К. Т. Солдатенкова, был С. И. Мамонтов, сам художник, увлекающийся и понимающий.
Около него составился кружок людей, уже частью знаменитостей, или таких, которые показывали с юных дней, что из них выйдут крупные художники, как и оказывалось впоследствии.
Беднота, гордая и неудачливая, иногда с презрением относилась к меценатам.
– Примамонтились, воротнички накрахмалили! – говорили бедняки о попавших в кружок Мамонтова.
Трудно было этой бедноте выбиваться в люди. Большинство дети неимущих родителей – крестьяне, мещане, попавшие в Училище живописи только благодаря страстному влечению к искусству. Многие, окончив курс впроголодь, люди талантливые, должны были приискивать какое-нибудь другое занятие. Многие из них стали церковными художниками, работавшими по стенной живописи в церквах. Таков был С. И. Грибков, таков был Баженов, оба премированные при окончании, надежда училища. Много их было таких.
Грибков по окончании училища много лет держал живописную мастерскую, расписывал церкви и все-таки неуклонно продолжал участвовать на выставках и не прерывал дружбы с талантливыми художниками того времени.
По происхождению–касимовский мещанин, бедняк, при окончании курса получил премию за свою картину "Ссора Ивана Ивановича с Иваном Никифоровичем". Имел премии позднее уже от Общества любителей художеств за исторические картины. Его большая мастерская церковной живописи была в купленном им доме у Калужских ворот.
Дом был большой, двухэтажный, населен беднотой – прачки, мастеровые, которые никогда ему не платили за квартиру, и он не только не требовал платы, но еще сам ремонтировал квартиры, а его ученики красили и белили.
В его большой мастерской было место всем. Приезжает какой-нибудь живописец из провинции и живет у него, конечно, ничего не делая, пока место найдет, пьет, ест. Потерял живописец временно место–приходит тоже, живет временно, до работы.
В учениках у него всегда было не меньше шести мальчуганов. И работали по хозяйству и на посылушках, и краску терли, и крыши красили, но каждый вечер для них ставился натурщик, и они под руководством самого Грибкова писали с натуры.
Немало вышло из учеников С. И. Грибкова хороших художников. Время от времени он их развлекал, устраивал по праздникам вечеринки, где водка и пиво не допускались, а только чай, пряники, орехи и танцы под гитару и гармонию. Он сам на таких пирушках до поздней ночи сидел в кресле и радовался, как гуляет молодежь.
Иногда на этих вечеринках рядом с ним сидели его друзья-художники, часто бывавшие у него: Неврев, Шмельков, Пукирев и другие, а известный художник Саврасов живал у него целыми месяцами.
В последние годы, когда А. К. Саврасов уже окончательно спился, он иногда появлялся в грибковской мастерской в рубище. Ученики радостно встречали знаменитого художника и вели его прямо в кабинет к
С. И. Грибкову. Друзья обнимались, а потом А. К. Саврасова отправляли с кем-нибудь из учеников в баню к Крымскому мосту, откуда он возвращался подстриженный, одетый в белье и платье Грибкова, и начиналось вытрезвление.
Это были радостные дни для Грибкова. Живет месяц, другой,, а потом опять исчезает, ютится по притонам, рисуя в трактирах, по заказам буфетчиков, за водку и еду.
Всем помогал С. И. Грибков, а когда умер, пришлось хоронить его товарищам: в доме не оказалось ни гроша.
Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
Скачать полный текст (688 Кб)
Перейти на страницу автора
|
|