Главная / Стихи / Проза / Биографии

Поиск:
 

Классикару

Два гусара (Лев Толстой)


Страницы: 1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12 


- Вот бы мне эту карточку убить, - приговаривал Лухнов про карту толстого помещика, игравшего по полтине.

- Вы бейте у Ильина, а мне-то что, - замечал помещик. И действительно, Ильина карты бились чаще других. Он нервически раздирал под столом проигравшую карту и дрожащими руками выбирал другую. Турбин встал с дивана и попросил грека пустить его сесть подле банкомета. Грек пересел на другое место, а граф, сев на его стул, не спуская глаз, пристально начал смотреть на руки Лухнова.

- Ильин! - сказал он вдруг своим обыкновенным голосом, который совершенно невольно для него заглушал все другие, - зачем рутерок держишься? Ты не умеешь играть!

- Уж как ни играй, все равно.

- Так ты наверно проиграешь. Дай я за тебя попонтирую.

- Нет, извини, пожалуйста: уж я всегда сам. Играй за себя, ежели хочешь.

- За себя, я сказал, что не буду играть; я за тебя хочу. Мне досадно, что ты проигрываешься.

- Уж, видно, судьба!

Граф замолчал и, облокотясь, опять так же пристально стал смотреть на руки банкомета.

- Скверно! - вдруг проговорил он громко и протяжно.

Лухнов оглянулся на него.

- Скверно, скверно! - проговорил он еще громче, глядя прямо в глаза Лухнову.

Игра продолжалась.

- Не-хо-ро-шо! - опять сказал Турбин, только что Лухнов убил большую карту Ильина.

- Что это вам не нравится, граф? - учтиво и равнодушно спросил банкомет.

- А то, что вы Ильину семпеля даете, а углы бьете. Вот что скверно.

Лухнов сделал плечами и бровями легкое движение, выражавшее совет во всем предаваться судьбе, и продолжал играть.

- Блюхер! фю! - крикнул граф, вставая, - узи его! - прибавил он быстро.

Блюхер, стукнувшись спиной об диван и чуть не сбив с ног гарнизонного офицера, выскочил оттуда, подбежал к своему хозяину и зарычал, оглядываясь на всех и махая хвостом, как будто спрашивая: "кто тут грубит? а?" Лухнов положил карты и со стулом отодвинулся в сторону.

- Этак нельзя играть, - сказал он: - я ужасно собак не люблю. Что ж за игра, когда целую псарню приведут!

- Особенно эти собаки: они пиявки называются, кажется, - поддакнул гарнизонный офицер.

- Что ж, будем играть, Михайло Васильич, или нет? - сказал Лухнов хозяину.

- Не мешай нам, пожалуйста, граф! - обратился Ильин к Турбину.

- Поди сюда на минутку, - сказал Турбин, взяв Ильина за руку, и вышел с ним за перегородку.

Оттуда были совершенно ясно слышны слова графа, говорившего своим обыкновенным голосом. А голос у него был такой, что его всегда слышно было за три комнаты.

- Что ты, ошалел, что ли? Разве не видишь, что этот господин в очках - шулер первой руки.

- Э, полно! что ты говоришь!

- Не полно, а брось, я тебе говорю. Мне бы все равно. В другой раз я бы сам тебя обыграл; да так, мне что-то жалко, что ты продуешься. Еще нет ли у тебя казенных денег?..

- Нет; да и с чего ты выдумал?

- Я, брат, сам по этой дорожке бегал, так все шулерские приемы знаю: я тебе говорю, что в очках - это шулер. Брось, пожалуйста. Я тебя прошу, как товарища.

- Ну, вот я только одну талию, и кончу.

- Знаю, как одну; ну, да посмотрим.

Вернулись. В одну талию Ильин поставил столько карт и столько их ему убили, что он проиграл много.

Турбин положил руки на середину стола.

- Ну, баста! Поедем.

- Нет, уж я не могу; оставь меня, пожалуйста, - сказал с досадой Ильин, тасуя гнутые карты и не глядя на Турбина.

- Ну, чорт с тобой! проигрывай наверняка, коли тебе нравится, а мне пора.

Завальшевский! поедем к предводителю.

И они вышли. Все молчали, и Лухнов не метал до тех пор, пока стук их шагов и когтей Блюхера не замер по коридору.

- Эка башка! - сказал помещик, смеясь.

- Ну, теперь не будет мешать, - прибавил торопливо и еще топотом гарнизонный офицер.

И игра продолжалась.

IV.

Музыканты, дворовые люди предводителя, стоя в буфете, очищенном на случай бала, уже заворотив рукава сюртуков, по данному знаку заиграли старинный польский "Александр, Елисавета", и при ярком и мягком освещении восковых свеч по большой паркетной зале начинали плавно проходить: екатерининский генерал-губернатор, со звездой, под руку с худощавой предводительшей, предводитель под руку с губернаторшей и т. д. - губернские власти в различных сочетаниях и перемещениях, когда Завальшевский, в синем фраке с огромным воротником и буфами на плечах, в чулках и башмаках, распространяя вокруг себя запах жасминных духов, которыми были обильно спрыснуты его усы, лацкана и платок, вместе с красавцем-гусаром в голубых обтянутых рейтузах и шитом золотом красном ментике, на котором висели владимирский крест и медаль двенадцатого года, вошли в залу. Граф был не высок ростом, но отлично, красиво сложен. Ясно-голубые и чрезвычайно блестящие глаза и довольно большие, вьющиеся густыми кольцами, темно-русые волосы придавали его красоте замечательный характер. Приезд графа на бал был ожидаем: красивый молодой человек, видевший его в гостинице, уже повестил о том предводителя.

Впечатление, произведенное этим известием, было различно, но вообще не совсем приятно. "Еще на смех подымет этот мальчишка", было мнение старух и мужчин.

"Что, если он меня похитит?" было более или менее мнение молодых женщин и барышень.

Как только польский кончился и пары взаимно раскланивались, снова отделяясь женщины к женщинам, мужчины к мужчинам, Завальшевский, счастливый и гордый, подвел графа к хозяйке. Предводительша, испытывая некоторый внутренний трепет, чтобы гусар этот не сделал с ней при всех какого-нибудь скандала, гордо и презрительно отворотясь, сказала: "очень рада-с, надеюсь, будете танцовать" - и недоверчиво взглянула на него с выражением, говорившим: "уж ежели ты женщину обидишь, то ты совершенный подлец после этого". Граф однако скоро победил это предубеждение своею любезностью, внимательностью и прекрасной, веселой наружностью, так что чрез пять минут выражение лица предводительши уже говорило всем окружающим: "я знаю, как вести этих господ: он сейчас понял, с кем говорит.

Вот и будет со мной весь вечер любезничать". Однако тут же подошел к графу губернатор, знавший его отца, и весьма благосклонно отвел его в сторону и поговорил с ним, что еще больше успокоило губернскую публику и возвысило в ее мнении графа. Потом Завальшевский подвел его знакомить к своей сестре - молодой, полненькой вдовушке, с самого приезда графа впившейся в него своими большими черными глазами. Граф позвал вдовушку танцовать вальс, который заиграли в это время музыканты, и уже окончательно своим искусством танцовать победил общее предубеждение.

- А мастер танцовать! - сказала толстая помещица, следя за ногами в синих рейтузах, мелькавшими по зале, и мысленно считая: раз, два, три; раз, два, три... - мастер!

- Так и строчит, так и строчит, - сказала другая приезжая, считавшаяся дурного тона в губернском обществе, - как он шпорами не заденет! Удивительно, очень ловок!

Граф затмил своим искусством танцовать трех лучших танцоров в губернии: и высокого белобрысого адъютанта губернаторского, отличавшегося своею быстротой в танцах и тем, что он держал даму очень близко, и кавалериста, отличавшегося грациозным раскачиванием во время вальса и частым, но легким притопыванием каблучка, и еще другого, штатского, про которого все говорили, что он хотя и не далек по уму, но танцор превосходный и душа всех балов. Действительно, этот штатский с начала бала и до конца приглашал всех дам по порядку, как они сидели, не переставал танцовать ни на минуту и только изредка останавливался, чтоб обтереть сделавшимся совершенно мокрым батистовым платочком изнуренное, но веселое лицо. Граф затмил всех их и танцовал с тремя главными дамами: с большой

- богатой, красивой и глупой, с средней - худощавой, не слишком красивой, но прекрасно одевающейся, и с маленькой - некрасивой, но очень умной дамой. Он танцовал и с другими, со всеми хорошенькими, а хорошеньких было много. Но вдовушка, сестра Завальшевского, больше всех понравилась графу, с ней он танцовал и кадриль, и экосес, и мазурку. Он начал с того, когда они уселись в.

кадрили, что наговорил ей много комплиментов, сравнивая ее с Венерой и с Дианой, и с розаном, и еще с каким-то цветком. На все эти любезности вдовушка только сгибала белую шейку, опускала глазки, глядя на свое белое кисейное платьице, или из одной руки в другую перекладывая опахало. Когда же она говорила: "полноте, граф, вы шутите" и т. п., голос ее, немного горловой, звучал таким наивным простодушием и смешною глупостью, что, глядя на нее, действительно приходило в голову, что это не женщина, а цветок, и не розан, а какой-то дикий, бело-розовый пышный цветок без запаха, выросший один из девственного снежного сугроба в какой-нибудь очень далекой земле.

Такое странное впечатление производило на графа это соединение наивности и отсутствия всего условного с свежей красотой, что несколько раз в промежутки разговора, когда он молча смотрел ей в глаза или на прекрасные линии рук и шеи, ему приходило в голову с такой силой желание вдруг схватить ее на руки и расцеловать, что он серьезно должен был удерживаться. Вдовушка с удовольствием замечала впечатление, которое она производила; но что-то ее начинало тревожить и пугать в обращении графа, несмотря на то, что молодой гусар был вместе с заискивающею любезностью почтителен, по теперешним понятиям, до приторности. Он бегал ей за оршадом, подымал платок, вырвал стул из рук какого-то золотушного молодого помещика, который хотел тоже прислужить ей, чтобы подать его скорее, и т. д.


Страницы: 1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12 

Скачать полный текст (115 Кб)
Перейти на страницу автора


Главная / Стихи / Проза / Биографии       Современные авторы - на серверах Стихи.ру и Проза.ру

Rambler's Top100
Rambler's Top100
© Литературный клуб. Все произведения, опубликованные на этом сервере, перешли в общественное достояние. Срок охраны авторских прав на них закончился и теперь они могут свободно копироваться в Интернете. Информация о сервере и контактные данные.