 |
|
|
Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
Припоминая потом всю эту минуту, князь долго в чрезвычайном смущении мучился одним неразрешимым для него вопросом: как можно было соединить такое истинное, прекрасное чувство с такою явною и злобною насмешкой? Что была насмешка, в том он не сомневался; он ясно это понял и имел на то причины: во время чтения Аглая позволила себе переменить буквы А. Н. Д. в буквы Н. Ф. Б. Что тут была не ошибка и не ослышка с его стороны, - в том он сомневаться не мог (впоследствии это было доказано). Во всяком случае выходка Аглаи, - конечно, шутка, хоть слишком резкая и легкомысленная, - была преднамеренная. О "рыцаре бедном" все говорили (и "смеялись") еще месяц назад. А между тем, как ни припоминал потом князь, выходило, что Аглая произнесла эти буквы не только без всякого вида шутки, или какой-нибудь усмешки, или даже какого-нибудь напирания на эти буквы чтобы рельефнее выдать их затаенный смысл, но, напротив, с такою неизменною серьезностью, с такою невинною и наивною простотой, что можно было подумать, что эти самые буквы и были в балладе, и что так было в книге напечатано. Что-то тяжелое и неприятное как бы уязвило князя. Лизавета Прокофьевна, конечно, не поняла и не заметила ни подмены букв, ни намека. Генерал Иван Федорович понял только, что декламировали стихи. Из остальных слушателей очень многие поняли и удивились и смелости выходки, и намерению, но смолчали и старались не показывать виду. Но Евгений Павлович (князь даже об заклад готов был побиться) не только понял, но даже старался и вид показать, что понял: он слишком насмешливо улыбнулся.
- Экая прелесть какая! - воскликнула генеральша в истинном упоении, только что кончилось чтение: - чьи стихи?
- Пушкина, maman, не стыдите нас, это совестно! - воскликнула Аделаида.
- Да с вами и не такой еще дурой сделаешься! - горько отозвалась Лизавета Прокофьевна: - Срам! Сейчас, как придем, подайте мне эти стихи Пушкина!
- Да у нас, кажется, совсем нет Пушкина.
- С незапамятных времен, - прибавила Александра, - два какие-то растрепанные тома валяются.
- Тотчас же послать купить в город, Федора иль Алексея, с первым поездом, - лучше Алексея. Аглая, поди сюда! Поцелуй меня, ты прекрасно прочла, но - если ты искренно прочла, - прибавила она почти шепотом, - то я о тебе жалею; если ты в насмешку ему прочла, то я твои чувства не одобряю, так что во всяком случае лучше бы было и совсем не читать.. Понимаешь? Ступай, сударыня, я еще с тобой поговорю, а мы тут засиделись.
Между тем князь здоровался с генералом Иваном Федорович чем, а генерал представлял ему Евгения Павловича Радомского.
- На дороге захватил, он только что с поездом; узнал, что я сюда, и все наши тут...
- Узнал, что и вы тут, - перебил Евгений Павлович, - и так как давно уж и непременно предположил себе искать не только вашего знакомства, но и вашей дружбы, то и не хотел терять времени. Вы нездоровы? Я сейчас только узнал...
- Совсем здоров и очень рад вас узнать, много слышал и даже говорил о вас с князем Щ., - ответил Лев Николаевич, подавая руку.
Взаимные вежливости были произнесены, оба пожали друг другу руку и пристально заглянули друг другу в глаза. В один миг разговор сделался общим. Князь заметил (а он замечал теперь все быстро и жадно и даже, может, и то, чего совсем не было), что штатское платье Евгения Павловича производило всеобщее и какое-то необыкновенно сильное удивление, до того, что даже все остальные впечатления на время забылись и изгладились. Можно было подумать, что в этой перемене костюма заключалось что-то особенно важное. Аделаида и Александра с недоумением расспрашивали Евгения Павловича. Князь Щ., его родственник, даже с большим беспокойством; генерал говорил почти с волнением. Одна Аглая любопытно, но совершенно спокойно поглядела с минуту на Евгения Павловича, как бы желая только сравнить, военное или штатское платье ему более к лицу, но чрез минуту отворотилась и уже не глядела на него более. Лизавета Прокофьевна тоже ни о чем не захотела спрашивать, хотя, может быть, и она несколько беспокоилась. Князю показалось, что Евгений Павлович как будто у ней не в милости.
- Удивил, изумил! - твердил Иван Федорович в ответ на все вопросы. - Я верить не хотел, когда еще давеча его в Петербурге встретил. И зачем так вдруг, вот задача? Сам первым делом кричит, что не надо стулья ломать.
Из поднявшихся разговоров оказалось, что Евгений Павлович возвещал об этой отставке уже давным-давно; но каждый раз говорил так не серьезно, что и поверить ему было нельзя. Да он и о серьезных-то вещах говорил всегда с таким шутливым видом, что никак его разобрать нельзя, особенно если сам захочет, чтобы не разобрали.
- Я ведь на время, на несколько месяцев, самое большее год в отставке пробуду, - смеялся Радомский.
- Да надобности нет никакой, сколько я, по крайней мере, знаю ваши дела, - все еще горячился генерал.
- А поместья объехать? Сами советовали; а я и за границу к тому же хочу...
Разговор, впрочем, скоро переменился; но слишком особенное и все еще продолжавшееся беспокойство все-таки выходило, по мнению наблюдавшего князя, из мерки, и что-то тут наверно было особенное.
- Значит, "бедный рыцарь" опять на сцене? - спросил было Евгений Павлович, подходя к Аглае.
К изумлению князя, та оглядела его в недоумении и вопросительно, точно хотела дать ему знать, что и речи между ними о "рыцаре бедном" быть не могло, и что она даже не понимает вопроса.
- Да поздно, поздно теперь в город посылать за Пушкиным, поздно! - спорил Коля с Лизаветой Прокофьевной, выбиваясь изо всех сил: - три тысячи раз говорю вам: поздно.
- Да, действительно, посылать теперь в город поздно, - подвернулся и тут Евгений Павлович, поскорее оставляя Аглаю; - я думаю, что и лавки в Петербурге заперты, девятый час, - подтвердил он, вынимая часы.
- Столько ждали, не хватились, можно до завтра перетерпеть, - ввернула Аделаида.
- Да и неприлично, - прибавил Коля, - великосветским людям очень-то литературой интересоваться. Спросите у Евгения Павлыча. Гораздо приличнее желтым шарабаном с красными колесами.
- Опять вы из книжки, Коля, - заметила Аделаида.
- Да он иначе и не говорит, как из книжек, - подхватил Евгений Павлович, - целыми фразами из критических обозрений выражается. Я давно имею удовольствие знать разговор Николая Ардалионовича, но на этот раз он говорит не из книжки. Николай Ардалионович явно намекает на мой желтый шарабан с красными колесами. Только я уж его променял, вы опоздали.
Князь прислушивался к тому, что говорил Радомский... Ему показалось, что он держит себя прекрасно, скромно, весело, и особенно понравилось, что он с таким совершенным равенством и по-дружески говорит с задиравшим его Колей.
- Что это? - обратилась Лизавета Прокофьевна к Вере, дочери Лебедева, которая стояла пред ней с несколькими книгами в руках, большого формата, превосходно переплетенными и почти новыми.
- Пушкин, - сказала Вера. - Наш Пушкин. Папаша велел мне вам поднести.
- Как так? Как это можно? - удивилась Лизавета Прокофьевна.
- Не в подарок, не в подарок! Не посмел бы! - выскочил из-за плеча дочери Лебедев; - за свою цену-с. Это собственный, семейный, фамильный наш Пушкин, издание Анненкова, которое теперь и найти нельзя, - за свою цену-с. Подношу с благоговением, желая продать и тем утолить благородное нетерпение благороднейших литературных чувств вашего превосходительства.
- А, продаешь, так и спасибо. Своего не потеряешь, небось; только не кривляйся, пожалуста, батюшка. Слышала я о тебе ты, говорят, преначитанный, когда-нибудь потолкуем; сам что ли снесешь ко мне?
- С благоговением и... почтительностью! - кривлялся необыкновенно довольный Лебедев, выхватывая книги у дочери.
- Ну мне только не растеряй, снеси, хоть и без почтительности, но только с уговором, - прибавила она, пристально его оглядывая, - до порога только и допущу, а принять сегодня тебя не намерена. Дочь Веру присылай хоть сейчас, мне она очень нравится.
- Что же вы про тех-то не скажете? - нетерпеливо обратилась Вера к отцу: - ведь они коли так, сами войдут: шуметь начали. Лев Николаевич, - обратилась она к князю, который взял уже свою шляпу, - там к вам давно уже какие-то пришли, четыре человека, ждут у нас и бранятся, да папаша к вам не допускает.
- Какие гости? - спросил князь.
- По делу, говорят, только ведь они такие, что не пустить их теперь, так они и дорогой остановят. Лучше, Лев Николаевич, пустить, а потом уж и с плеч их долой. Их там Гаврила Ардалионович и Птицын уговаривают, не слушаются.
- Сын Павлищева! Сын Павлищева! Не стоит, не стоит! - махал руками Лебедев: - Их и слушать не стоит-с; и беспокоить вам себя, сиятельнейший князь, для них неприлично. Вот-с. Не стоят они того...
- Сын Павлищева! Боже мой! - вскричал князь в чрезвычайном смущении: - я знаю... но ведь я... я поручил это дело Гавриле Ардалионовичу. Сейчас Гаврила Ардалионович мне говорил...
Но Гаврила Ардалионович вышел уже из комнат на террасу; за ним следовал Птицын. В ближайшей комнате заслышался шум и громкий голос генерала Иволгина, как бы желавшего перекричать несколько голосов. Коля тотчас же побежал на шум.
- Это очень интересно! - заметил вслух Евгений Павлович. "Стало быть, знает дело!" подумал князь.
Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
Скачать полный текст (1114 Кб)
Перейти на страницу автора
|
|