 |
|
|
Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134
- Он не сумасшедший, но это люди с коротенькими мыслями, - вяло и как бы нехотя промямлил он. - Ces gens-lа supposent la nature et la société humaine autres que Dieu ne les a faites et qu'elles ne sont réelement. С ними заигрывают, но по крайней мере не Степан Верховенский. Я видел их тогда в Петербурге, avec cette chére amie (о, как я тогда оскорблял ee!) и не только их ругательств, - я даже их похвал не испугался. Не испугаюсь и теперь, mais parlons d'autre chose.. я, кажется, ужасных вещей наделал; вообразите, я отослал Дарье Павловне вчера письмо и... как я кляну себя за это!
- О чем же вы писали?
- О, друг мой, поверьте, что всё это с таким благородством. Я уведомил ее, что я написал к Nicolas, еще дней пять назад и тоже с благородством.
- Понимаю теперь! - вскричал я с жаром, - и какое право имели вы их так сопоставить?
- Но, mon cher, не давите же меня окончательно, не кричите на меня; я и то весь раздавлен, как... как таракан, и наконец я думаю, что всё это так благородно. Предположите, что там что-нибудь действительно было... en Suisse... или начиналось. Должен же я спросить сердца их предварительно, чтобы... enfin, чтобы не помешать сердцам и не стать столбом на их дороге... Я единственно из благородства.
- О боже, как вы глупо сделали! - невольно сорвалось у меня.
- Глупо, глупо! - подхватил он даже с жадностию; - никогда ничего не сказали вы умнее, c'était bête, mais que faire, tout est dit. Всё равно женюсь, хоть и на "чужих грехах". так к чему же было и писать? Не правда ли?
- Вы опять за то же!
- О, теперь меня не испугаете вашим криком, теперь пред вами уже не тот Степан Верховенский; тот похоронен; enfin tout est dit. Да и чего кричите вы? Единственно потому, что не сами женитесь и не вам придется носить известное головное украшение. Опять вас коробит? Бедный друг мой, вы не знаете женщину, а я только и делал, что изучал ее. "Если хочешь победить весь мир, победи себя", единственно, что удалось хорошо сказать другому такому же, как и вы, романтику, Шатову, братцу супруги моей. Охотно у него заимствую его изречение. Ну, вот и я готов победить себя, и женюсь, а между тем что завоюю, вместо целого-то мира? О друг мой, брак - это нравственная смерть всякой гордой души, всякой независимости. Брачная жизнь развратит меня, отнимет энергию, мужество в служении делу, пойдут дети, еще пожалуй не мои, - то-есть, разумеется не мои; мудрый не боится заглянуть в лицо истине... Липутин предлагал давеча спастись от Nicolas баррикадами; он глуп, Липутин. Женщина обманет само всевидящее око. Le bon Dieu, создавая женщину, уж конечно знал чему подвергался, но я уверен, что она сама помешала ему; сама захотела участвовать в своем создании и сама заставила себя создать в таком виде и с такими аттрибутами; иначе кто же захотел наживать себе такие хлопоты даром? Настасья, я знаю, может и рассердится на меня за вольнодумство, но... Enfin tout est dit.
Он не был бы сам собою, если бы обошелся без дешевенького, каламбурного вольнодумства, так процветавшего в его время, по крайней мере теперь утешил себя каламбурчиком, но ненадолго.
- О, почему бы совсем не быть этому послезавтра, этому воскресенью! - воскликнул он вдруг, но уже в совершенном отчаянии, - почему бы не быть хоть одной этой неделе без воскресенья - si le miracle existe? Ну, что бы стоило провидению вычеркнуть из календаря хоть одно воскресенье, ну хоть для того, чтобы доказать атеисту свое могущество et que tout soit dit! О, как я любил ее! двадцать лет, все двадцать лет, и никогда-то она не понимала меня!
- Но про кого вы говорите; и я вас не понимаю! - спросил я с удивлением.
- Vingt ans! И ни разу не поняла меня, о это жестоко! И неужели она думает, что я женюсь из страха, из нужды? О позор! тетя, тётя, я для тебя!.. О, пусть узнает она, эта тётя, что она единственная женщина, которую я обожал двадцать лет! Она должна узнать это, иначе не будет, иначе только силой потащат меня под этот се qu'on appelle le венец!
Я в первый раз слышал это признание и так энергически высказанное. Не скрою, что мне ужасно хотелось засмеяться, Я был неправ.
- Один, один он мне остался теперь, одна надежда моя! - всплеснул он вдруг руками, как бы внезапно пораженный новою мыслию, - теперь один только он, мой бедный мальчик, спасет меня и, - о, что же он не едет! О сын мой, о мой, Петруша... и хоть я недостоин названия отца, а скорее тигра, но... laissez-moi, mon ami, я немножко полежу, чтобы собраться с мыслями. Я так устал, так устал, да и вам, я думаю, пора спать, voyez vous, двенадцать часов...
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ.
Хромоножка.
I.
Шатов не заупрямился и, по записке моей, явился в полдень к Лизавете Николаевне. Мы вошли почти вместе; я тоже явился сделать мой первый визит. Они все, то-есть Лиза, мама и Маврикий Николаевич, сидели в большой зале и спорили. Мама требовала, чтобы Лиза сыграла ей какой-то вальс на фортепиано, и когда та начала требуемый вальс, то стала уверять, что вальс не тот. Маврикий Николаевич, по простоте своей, заступился за Лизу и стал уверять, что вальс тот самый; старуха со злости расплакалась. Она была больна и с трудом даже ходила. У ней распухли ноги, и вот уже несколько дней только и делала, что капризничала и ко всем придиралась, несмотря на то, что Лизу всегда побаивалась. Приходу нашему обрадовались. Лиза покраснела от удовольствия и, проговорив мне merci, конечно за Шатова, пошла к нему, любопытно его рассматривая.
Шатов неуклюже остановился в дверях. Поблагодарив его за приход, она подвела его к мама.
- Это господин Шатов, про которого я вам говорила, а это вот господин Г-в, большой друг мне и Степану Трофимовичу. Маврикий Николаевич вчера тоже познакомился.
- А который профессор?
- А профессора вовсе и нет, мама.
- Нет есть, ты сама говорила, что будет профессор; верно вот этот, - она брезгливо указала на Шатова.
- Вовсе никогда я вам не говорила, что будет профессор. Господин Г-в служит, а господин Шатов - бывший студент.
- Студент, профессор, всё одно из университета. Тебе только бы спорить. А швейцарский был в усах и с бородкой.
- Это мама сына Степана Трофимовича всё профессором называет, - сказала Лиза и увела Шатова на другой конец залы на диван.
- Когда у ней ноги распухнут, она всегда такая, вы понимаете, больная, - шепнула она Шатову, продолжая рассматривать его всё с тем же чрезвычайным любопытством и особенно его вихор на голове.
- Вы военный? - обратилась ко мне старуха, с которою меня так безжалостно бросила Лиза.
- Нет-с, я служу...
- Господин Г-в большой друг Степана Трофимовича, - отозвалась тотчас же Лиза.
- Служите у Степана Трофимовича? Да ведь и он профессор?
- Ах, мама, вам верно и ночью снятся профессора, - с досадой крикнула Лиза.
- Слишком довольно и наяву. А ты вечно чтобы матери противоречить. Вы здесь, когда Николай Всеволодович приезжал, были, четыре года назад?
Я отвечал, что был.
- А англичанин тут был какой-нибудь вместе с вами?
- Нет, не был.
Лиза засмеялась.
- А видишь, что и не было совсем англичанина, стало быть, враки. И Варвара Петровна и Степан Трофимович оба врут. Да и все врут.
- Это тётя и вчера Степан Трофимович нашли будто бы сходство у Николая Всеволодовича с принцем Гарри, у Шекспира в Генрихе IV, и мама на это говорит, что не было англичанина, - объяснила нам Лиза.
- Коли Гарри не было, так и англичанина не было. Один Николай Всеволодович куралесил.
- Уверяю вас, что это мама нарочно, - нашла нужным объяснить Шатову Лиза, - она очень хорошо про Шекспира знает. Я ей сама первый акт Отелло читала; но она теперь очень страдает. Мама, слышите, двенадцать часов бьет, вам лекарство принимать пора.
- Доктор приехал, - появилась в дверях горничная.
Старуха привстала и начала звать собачку: "Земирка, Земирка, пойдем хоть ты со мной".
Скверная, старая, маленькая собачонка Земирка не слушалась и залезла под диван, где сидела Лиза.
- Не хочешь? Так и я тебя не хочу. Прощайте, батюшка, не знаю вашего имени, отчества, - обратилась она ко мне.
- Антон Лаврентьевич...
- Ну всё равно, у меня в одно ухо вошло, в другое вышло. Не провожайте меня, Маврикий Николаевич, я только Земирку звала. Слава богу еще и сама хожу, а завтра гулять поеду.
Она сердито вышла из залы.
- Антон Лаврентьевич, вы тем временем поговорите с Маврикием Николаевичем, уверяю вас, что вы оба выиграете, если поближе познакомитесь, - сказала Лиза и дружески усмехнулась Маврикию Николаевичу, который так весь и просиял от ее взгляда. Я, нечего делать, остался говорить с Маврикием Николаевичем.
II.
Дело у Лизаветы Николаевны до Шатова, к удивлению моему, оказалось в самом деле только литературным. Не знаю почему, но мне всё думалось, что она звала его за чем-то другим. Мы, то-есть я с Маврикием Николаевичем, видя, что от нас не таятся и говорят очень громко, стали прислушиваться; потом и нас пригласили в совет. Всё состояло в том, что Лизавета Николаевна давно уже задумала издание одной полезной, по ее мнению, книги, но по совершенной неопытности нуждалась в сотруднике. Серьезность, с которою она принялась объяснять Шатову свой план, даже меня изумила. "Должно быть из новых, подумал я, не даром в Швейцарии побывала". Шатов слушал со вниманием, уткнув глаза в землю, и без малейшего удивления тому, что светская, рассеянная барышня берется за такие, казалось бы, неподходящие ей дела.
Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134
Скачать полный текст (1328 Кб)
Перейти на страницу автора
|
|