Главная / Стихи / Проза / Биографии

Поиск:
 

Классикару

Бесы (Федор Достоевский)


Страницы: 1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31  32  33  34  35  36  37  38  39  40  41  42  43  44  45  46  47  48  49  50  51  52  53  54  55  56  57  58  59  60  61  62  63  64  65  66  67  68  69  70  71  72  73  74  75  76  77  78  79  80  81  82  83  84  85  86  87  88  89  90  91  92  93  94  95  96  97  98  99  100  101  102  103  104  105  106  107  108  109  110  111  112  113  114  115  116  117  118  119  120  121  122  123  124  125  126  127  128  129  130  131  132  133  134 


- С вами? Вы давеча хорошо сидели и вы... впрочем всё равно... вы на моего брата очень похожи, много, чрезвычайно, - проговорил он покраснев; - он семь лет умер; старший, очень, очень много.

- Должно быть, имел большое влияние на ваш образ мыслей.

- Н-нет, он мало говорил; он ничего не говорил. Я вашу записку отдам.

Он проводил меня с фонарем до ворот, чтобы запереть за мной. "Разумеется, помешанный", решил я про себя. В воротах произошла новая встреча.

IX.

Только что я занес ногу за высокий порог калитки, вдруг чья-то сильная рука схватила меня за грудь.

- Кто сей? - заревел чей-то голос, - друг или недруг? Кайся!

- Это наш, наш! - завизжал подле голосок Липутина - это господин Г-в, классического воспитания и в связях с самым высшим обществом молодой человек.

- Люблю коли с обществом, кла-сси-чес... значит, о-бра-зо-о- ваннейший... отставной капитан Игнат Лебядкин, к услугам мира и друзей... если верны, если верны, подлецы!

Капитан Лебядкин, вершков десяти росту, толстый, мясистый, курчавый, красный и чрезвычайно пьяный, едва стоял предо мной и с трудом выговаривал слова. Я впрочем его и прежде видал издали.

- А, и этот! - взревел он опять, заметив Кириллова, который всё еще не уходил с своим фонарем; он поднял было кулак, но тотчас опустил его.

- Прощаю за ученость! Игнат Лебядкин - обра-зо-о-ван-нейший...

Любви пылающей граната

Лопнула в груди Игната.

И вновь заплакал горькой мукой

По Севастополю безрукий.

- Хоть в Севастополе не был и даже не безрукий, но каковы же рифмы! - лез он ко мне с своею пьяною рожей.

- Им некогда, некогда, они домой пойдут, - уговаривал Липутин, - они завтра Лизавете Николаевне перескажут.

- Лизавете!.. - завопил он опять; - стой-нейди! Варьянт:

И порхает звезда на коне

В хороводе других амазонок;

Улыбается с лошади мне

Ари-сто-кратический ребенок.

"Звезде-амазонке".

- Да ведь это же гимн! Это гимн, если ты не осел! Бездельники не понимают! Стой! - уцепился он за мое пальто, хотя я рвался изо всех сил в калитку, - передай, что я рыцарь чести, а Дашка... Дашку я двумя пальцами... крепостная раба и не смеет...

Тут он упал, потому что я с силой вырвался у него из рук и побежал по улице. Липутин увязался за мной.

- Его Алексей Нилыч подымут. Знаете ли, что я сейчас от него узнал? - болтал он впопыхах; - стишки-то слышали? Ну, вот он эти самые стихи к "Звезде-амазонке" запечатал и завтра посылает к Лизавете Николаевне за своею полною подписью. Каков!

- Бьюсь об заклад, что вы его сами подговорили.

- Проиграете! - захохотал Липутин, - влюблен, влюблен как кошка, а знаете ли, что началось ведь с ненависти. Он до того сперва возненавидел Лизавету Николаевну за то, что она ездит верхом, что чуть не ругал ее вслух на улице; да и ругал же! Еще третьего дня выругал, когда она проезжала; - к счастью не расслышала, и вдруг сегодня стихи! Знаете ли, что он хочет рискнуть предложение? Серьезно, серьезно!

- Я вам удивляюсь, Липутин, везде-то вы вот, где только этакая дрянь заведется, везде-то вы тут руководите! - проговорил я в ярости.

- Однако же, вы далеко заходите, господин Г-в; не сердчишко ли у нас ёкнуло, испугавшись соперника, - а?

- Что-о-о? - закричал я останавливаясь.

- А вот же вам в наказание и ничего не скажу дальше! А ведь как бы вам хотелось услышать? Уж одно то, что этот дуралей теперь не простой капитан, а помещик нашей губернии, да еще довольно значительный, потому что Николай Всеволодович ему всё свое поместье, бывшие свои двести душ на днях продали, и вот же вам бог не лгу! сейчас узнал, но зато из наивернейшего источника. Ну, а теперь дощупывайтесь-ка сами; больше ничего не скажу; до свиданья-с!

X.

Степан Трофимович ждал меня в истерическом нетерпении. Уже с час как он воротился. Я застал его как бы пьяного; первые пять минут, по крайней мере, я думал, что он пьян. Увы, визит к Дроздовым сбил его с последнего толку.

- Mon ami, я совсем потерял мою нитку... Lise... я люблю и уважаю этого ангела попрежнему; именно попрежнему; но, мне кажется, они ждали меня обе единственно, чтобы кое-что выведать, то-есть по-просту вытянуть из меня, а там и ступай себе с богом... Это так.

- Как вам не стыдно!-вскричал я не вытерпев.

- Друг мой, я теперь совершенно один. Enfin c'est ridicule. Представьте, что и там всё это напичкано тайнами. Так на меня и накинулись об этих носах и ушах и еще о каких-то петербургских тайнах. Они ведь обе только здесь в первый раз проведали об этих здешних историях с Nicolas четыре года назад: "Вы тут были, вы видели, правда ли, что он сумасшедший?" И откуда эта идея вышла, не понимаю. Почему Прасковье непременно так хочется, чтобы Nicolas оказался сумасшедшим? Хочется этой женщине, хочется! Се Maurice, или, как его, Маврикий Николаевич, brave homme tout de même, но неужели в его пользу, и после того как сама же первая писала из Парижа к cette pauvre amie... Enfin, эта Прасковья, как называет ее cette chère amie, это тип, это бессмертной памяти Гоголева Коробочка, но только злая Коробочка, задорная Коробочка и в бесконечно увеличенном виде.

- Да ведь это сундук выйдет; уж и в увеличенном?

- Ну, в уменьшенном, всё равно, только не перебивайте, потому что у меня всё это вертится, там они совсем расплевались; кроме Lise; та всё еще: "Тётя, тётя"; но Lise хитра, и тут еще что-то есть. Тайны. Но со старухой рассорились. Cette pauvre тётя, правда, всех деспотирует... а тут и губернаторша, и непочтительность общества, и "непочтительность" Кармазинова; а тут вдруг эта мысль о помешательстве, се Lipoutine, се que je ne comprends pas... и-и, говорят, голову уксусом обмочила, а тут и мы с вами, с нашими жалобами и с нашими письмами... О, как я мучил ее и в такое время! Je suis un ingrat! Вообразите, возвращаюсь и нахожу от нее письмо; читайте, читайте! О, как неблагородно было с моей стороны.

Он подал мне только что полученное письмо от Варвары Петровны. Она, кажется, раскаялась в утрешнем своем: "сидите дома". Письмецо было вежливое, но всё-таки решительное и немногословное. Послезавтра, в воскресенье, она просила к себе Степана Трофимовича ровно в двенадцать часов и советовала привести с собой кого-нибудь из друзей своих (в скобках стояло мое имя). С своей стороны, обещалась позвать Шатова, как брата Дарьи Павловны. "Вы можете получить от нее окончательный ответ, довольно ли с вас будет? Этой ли формальности вы так добивались?"

- Заметьте эту раздражительную фразу в конце о формальности. Бедная, бедная, друг всей моей жизни! Признаюсь, это внезапное решение судьбы меня точно придавило... Я, признаюсь, всё еще надеялся, а теперь tout est dit, я уж знаю, что кончено; c'est terrible. О, кабы не было совсем этого воскресенья, а всё по-старому: вы бы ходили, а я бы тут...

- Вас сбили с толку все эти давешние Липутинские мерзости, сплетни.

- Друг мой, вы сейчас попали в другое больное место, вашим дружеским пальцем. Эти дружеские пальцы вообще безжалостны, а иногда бестолковы, pardon, но, вот верите ли, а я почти забыл обо всем этом, о мерзостях-то, то-есть я вовсе не забыл, но я, по глупости моей, всё время, пока был у Lise, старался быть счастливым и уверял себя, что я счастлив. Но теперь... о, теперь я про эту великодушную, гуманную, терпеливую к моим подлым недостаткам женщину, - то-есть хоть и несовсем терпеливую, но ведь и сам-то я каков, с моим пустым, скверным характером! Ведь я блажной ребенок, со всем эгоизмом ребенка, но без его невинности. Она двадцать лет ходила за мной, как нянька, cette pauvre тётя, как грациозно называет ее Lise... И вдруг, после двадцати лет, ребенок захотел жениться, жени да жени, письмо за письмом, а у ней голова в уксусе и... и, вот и достиг, в воскресенье женатый человек, шутка сказать... И чего сам настаивал, ну зачем я письма писал? Да, забыл: Lise боготворит Дарью Павловну, говорит по крайней мере; говорит про нее: "c'est un ange, но только несколько скрытный". Обе советовали, даже Прасковья... впрочем, Прасковья не советовала. О, сколько яду заперто в этой Коробочке! Да и Lise собственно не советовала: "к чему вам жениться; довольно с вас и ученых наслаждений". Хохочет. Я ей простил ее хохот, потому что у ней у самой скребет на сердце. Вам, однако, говорят они, без женщины невозможно. Приближаются ваши немощи, а она вас укроет, или как там... Ма foi, я и сам, всё это время с вами сидя, думал про себя, что провидение посылает ее на склоне бурных дней моих, и что она меня укроет или как там... enfin понадобится в хозяйстве. Вон у меня такой сор, вон смотрите, всё это валяется, давеча велел прибрать, и книга на полу. La pauvre amie всё сердилась, что у меня сор... О, теперь уж не будет раздаваться голос ее! Vingt ans! И-и у них, кажется, анонимные письма, вообразите, Nicolas продал, будто бы, Лебядкину имение. C'est un monstre; et enfin, кто такой Лебядкин? Lise слушает, слушает, ух, как она слушает! Я простил ей ее хохот, я видел, с каким лицом она слушала, и се Maurice... я бы не желал быть в его теперешней роли, brave homme tout de même, но несколько застенчив; впрочем бог с ним..."

Он замолчал; он устал и сбился и сидел, понурив голову, смотря неподвижно в пол усталыми глазами. Я воспользовался промежутком и рассказал о моем посещении дома Филиппова, при чем резко и сухо выразил мое мнение, что, действительно, сестра Лебядкина (которую я не видал) могла быть когда-то какой-нибудь жертвой Nicolas, в загадочную пору его жизни, как выражался Липутин, и что очень может быть, что Лебядкин почему-нибудь получает с Nicolas деньги, но вот и всё. Насчет же сплетен о Дарье Павловне, то всё это вздор, всё это натяжки мерзавца Липутина, и что так по крайней мере с жаром утверждает Алексей Нилыч, которому нет оснований не верить. Степан Трофимович прослушал мои уверения с рассеянным видом, как будто до него не касалось. Я кстати упомянул и о разговоре моем с Кирилловым и прибавил, что Кириллов, может быть, сумасшедший.


Страницы: 1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31  32  33  34  35  36  37  38  39  40  41  42  43  44  45  46  47  48  49  50  51  52  53  54  55  56  57  58  59  60  61  62  63  64  65  66  67  68  69  70  71  72  73  74  75  76  77  78  79  80  81  82  83  84  85  86  87  88  89  90  91  92  93  94  95  96  97  98  99  100  101  102  103  104  105  106  107  108  109  110  111  112  113  114  115  116  117  118  119  120  121  122  123  124  125  126  127  128  129  130  131  132  133  134 

Скачать полный текст (1328 Кб)
Перейти на страницу автора


Главная / Стихи / Проза / Биографии       Современные авторы - на серверах Стихи.ру и Проза.ру

Rambler's Top100
Rambler's Top100
© Литературный клуб. Все произведения, опубликованные на этом сервере, перешли в общественное достояние. Срок охраны авторских прав на них закончился и теперь они могут свободно копироваться в Интернете. Информация о сервере и контактные данные.