|
|
ДУМА В ЦАРСКОМ СЕЛЕ
С природою искусство сочетав, Прекрасны вы, задумчивые парки: Мне мил ковер густых, хранимых трав И зыбкие аллей прохладных арки, Где слаще мир мечтательных забав, Где тень мягка и где лучи не ярки, Где веет всё давно забытым сном И шепчутся деревья о былом. Сад, как вино, — чем старше, тем милей, Тем больше в нем игры и аромата. Особенно он дорог для очей, Когда искусство несколько помято Завистливым соперником людей — Природою, которая богата Неряшеством и чудной красотой, И гордостью, доступной ей одной! Таких садов близ царственной Невы Довольно есть. Сады увеселений — Кумирни мелкой прессы и молвы — Затмили их... Так фокусника гений Свет разума и мудрость головы Тмит мудростью лукавою движений, Но славу тех резвящихся садов Переживут сады больших дворцов. Меланхоличен Царскосельский сад, И тем милей мечтателям угрюмым. Он вас чарует прелестью баллад, Приветствует спокойно-важным шумом, В нем вечером люблю встречать закат, Предавшися своим певучим думам. Войдемте же в него мы. Много в нем И выходов и входов есть кругом. Ведущие в ласкающую даль, Как хороши тенистые аллеи! Там, что ни шаг, то будят в вас печаль Угасших лет невинные затеи. То пруд блеснет, прозрачный как хрусталь, То статуя Амура иль Психеи На вас глядит, кокетливо грустя, — Столетнее бездушное дитя! А там, в тени благоуханных лип, Стена и вал искусственной руины, Где бледный мох и толстогубый гриб Уже взросли для полноты картины. Мы нечто там еще встречать могли б, Когда бы страж таинственной долины, Ютящийся в развалине с семьей, Не наблюдал за скромной чистотой. А дальше ряд душистых цветников, Подстриженных акаций изгородки, И мостики над зеркалом прудов, А на прудах — и лебеди, и лодки, И в сумраке задумчивых кустов Печальный лик склонившейся красотки. Она грустит над звонкою струей, Разбив кувшин, кувшин заветный свой. Она грустит безмолвно много лет. Из черепка звенит родник смиренный, И скорбь ее воспел давно поэт, И скрылся он, наш гений вдохновенный, Другим певцам оставив бренный свет. А из кувшина струйка влаги пенной По-прежнему бежит не торопясь, Храня с былым таинственную связь. О, время, время! Вечность родила Тебя из мглы бесчувственного лова. Ты вдаль летишь, как легкая стрела, И всё разишь: чужда тебе препона! Давно ли здесь кипела и цвела Иная жизнь? У женственного трона Писатели, министры и князья Теснилися, как важная семья. То был рассвет и вкуса, и ума. От Запада текло к нам просвещенье. Императрица, мудрая сама, Устав от дел, искала вдохновенья: И роскошь мод, как сладкая чума, Объяла всех восторгом увлеченья, И жизнь текла, как шумный карнавал, И при дворе блистал за балом бал. И снится мне, что ожил старый сад, Помолодели статуи в нем даже. У входов стройно вытянулись в ряд Затейливых фасонов экипажи; В аллеях томных вкрадчиво шумят... Мелькают фижмы, локоны, плюмажи, И каламбур французский заключен В медлительный и вежливый поклон. Огни сверкают факелов ночных, Дрожащий свет скользит в кустарник тощий, Меж гордых жен в нарядах дорогих, Украсивших искусственные рощи, Подобно рою бабочек цветных, — Одна скромней, приветней всех и проще, И белое, высокое чело Ее, как день безоблачный, светло Года прошли... Погибли все давно Под легкою секирою Сатурна. Всем поровну забвение дано, Но не у всех промчалася жизнь бурно. Не каждым всё земное свершено, Не каждого оплакивалась урна. И люди вновь родились, чтоб опять Злословить, петь, влюбляться и страдать. Да, жизнь — вечна, хоть бродит смерть кругом Не знает мир, состарившись, утраты... На рубище природы роковом Мы — новые, непрочные заплаты. В нас даже пятна, старые притом: Из лоскутков отброшенных мы взяты. Ах, экономна мудрость бытия: Всё новое в ней шьется из старья! И снится сон другой душе моей: Мне чудится — во мгле аллей старинных, На радостном рассвете юных дней Один, весной, при кликах лебединых, Мечтатель бродит... Блеск его очей Из-под бровей, густых и соболиных, Загар лица, курчавый пух ланит... Всё в нем душе так много говорит! Рассеянно к скамье подходит он, С улыбкою он книгу раскрывает, Задумчивостью краткой омрачен, Недолго он внимательно читает... Из рук упал раскрытый Цицерон... Поэт поник, и что-то напевает. И вот, смеясь, набросил на листе Послушный станс невинной красоте. Святая тень великого певца! Простишь ли мне обманчивые грезы? Уж ты погиб, до горького конца Сокрыв в груди отчаянье и слезы Но — вечен луч нетленного венца Во тьме глухой житейских дум и прозы, И славные могилы на земле, Как звезды в небе. светят нам во мгле. Счастливые! Их сон невозмутим! Они ушли от суетного мира, И слава их, как мимолетный дым, Еще пьянит гостей земного пира. И зависть зло вослед смеется им, И льстивый гимн бренчит небрежно лира. Но клевета и лесть, как жизнь сама, Не тронут им ни сердца, ни ума! А сколько лиц без славы в глубь могил Ушло с тех пор, как этот парк унылый Гостеприимно сень свою раскрыл! Здесь мальчиком когда-то брат мой милый Гулял со мной... Расцвел — и опочил! Он, нежный друг, согретый юной силой, Желавший жить для дружбы и добра, Он смертью взят от кисти и пера... Прости, прощай, товарищ детских лет! Под бурями мучительного рока Слабею я, в глазах темнеет свет: Я чувствую, что срок мой недалёко! Когда в душе предсмертный вспыхнет бред, Увидит ли тебя больное око? Придешь ли ты, чтоб в мир теней вести Усталого на жизненном пути?!1889, Царское Село
http://www.mupitt.penza.su/~gazeta/library/
|
|