 |
|
|
Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12
- Да послушай, брат, позволь спросить, как твое имя и отчество? - спросил Иван Ильич Пселдонимова.
- Порфирий Петров, ваше превосходительство, - отвечал тот, выпуча глаза, точно на смотру.
- Познакомь же меня, Порфирий Петрович, с твоей молодой женой... Поведи меня... я...
И он обнаружил было желание привстать. Но Пселдонимов кинулся со всех ног в гостиную. Впрочем, молодая стояла тут же в дверях, но, только что услыхала, что о ней идет речь, тотчас спряталась. Через минуту Пселдонимов вывел ее за руку. Все расступались, давая им ход. Иван Ильич торжественно привстал и обратился к ней с самой любезной улыбкой.
- Очень, очень рад познакомиться, - произнес он с самым великосветским полупоклоном, - и тем более в такой день...
Он прековарно улыбнулся. Дамы приятно заволновались.
- Шарме, - произнесла дама в бархатном платье почти вслух.
Молодая стоила Пселдонимова. Это была худенькая дамочка, всего еще лет семнадцати, бледная, с очень маленьким лицом и с востреньким носиком.
Маленькие глазки ее, быстрые и беглые, вовсе не конфузились, напротив, смотрели пристально и даже с оттенком какой-то злости. Очевидно, Пселдонимов брал ее не за красоту. Одета она была в белое кисейное платье на розовом чехле. Шея у нее была худенькая, тело цыплячье, выставлялись кости. На привет генерала она ровно ничего не сумела сказать.
- Да она у тебя прехорошенькая, - продолжал он вполголоса, как будто обращаясь к одному Пселдонимову, но нарочно так, чтоб и молодая слышала. Но Пселдонимов ровно ничего и тут не ответил, даже и не покачнулся на этот раз. Ивану Ильичу показалось даже, что в глазах его есть что-то холодное, затаенное, даже что-то себе на уме, особенное, злокачественное. И, однако ж, во что бы ни стало надо было добиться чувствительности. Ведь для нее-то он и пришел.
"Однако парочка! - подумал он. - Впрочем..."
И он снова обратился к молодой, поместившейся возле него на диване, но на два или на три вопроса свои получил опять только "да" и "нет", да и тех, правда, вполне не получил.
"Хоть бы она поконфузилась, - продолжал он про себя. - Я бы тогда шутить начал. А то ведь мое-то положение безвыходное". И Аким Петрович, как нарочно, тоже молчал, хоть и по глупости, но все же было неизвинительно.
"Господа! уж я не помешал ли вашим удовольствиям?" - обратился было он ко всем вообще. Он чувствовал, что у него даже ладони потеют.
- Нет-с... Не беспокойтесь, ваше превосходительство, сейчас начнем, а теперь... прохлаждаемся-с, - отвечал офицер. Молодая с удовольствием на него поглядела: офицер был еще не стар и носил мундир какой-то команды.
Пселдонимов стоял тут же, подавшись вперед, и, казалось, еще более, чем прежде, выставлял свой горбатый нос. Он слушал и смотрел, как лакей, стоящий с шубой в руках и ожидающий окончания прощального разговора своих господ. Это сравнение сделал сам Иван Ильич; он терялся, он чувствовал, что ему неловко, ужасно неловко, что почва ускользает из-под его ног, что он куда-то зашел и не может выйти, точно в потемках.
–––––––––––––––––––––––––––––––––––-
Вдруг все расступились, и появилась невысокая и плотная женщина, уже пожилая, одетая просто, хотя и принарядившаяся, в большом платке на плечах, зашпиленном у горла, и в чепчике, к которому она, видимо, не привыкла. В руках ее был небольшой круглый поднос, на котором стояла непочатая, но уже раскупоренная бутылка шампанского и два бокала, ни больше, ни меньше.
Бутылка, очевидно, назначалась только для двух гостей.
Пожилая женщина прямо приблизилась к генералу.
- Уж не взыщите, ваше превосходительство, - сказала она, кланяясь, - а уж коль не погнушались нами, оказали честь к сыночку на свадьбу пожаловать, так уж просим милости, поздравьте вином молодых. Не погнушайтесь, окажите честь.
Иван Ильич схватился за нее, как за спасение. Она была еще вовсе нестарая женщина, лет сорока пяти или шести, не больше. Но у ней было такое доброе, румяное, такое открытое, круглое русское лицо, она так добродушно улыбалась, так просто кланялась, что Иван Ильич почти утешился и начал было надеяться.
- Так вы-ы-ы ро-ди-тель-ница вашего сы-на? - сказал он, привстав с дивана.
- Родительница, ваше превосходительство, - промямлил Пселдонимов, вытягивая свою длинную шею и снова выставляя свой нос.
- А! Очень рад, о-чень рад познакомиться.
- Так не побрезгайте, ваше превосходительство.
- С превеликим даже удовольствием.
Поднос поставили, вино налил подскочивший Пселдонимов. Иван Ильич, все еще стоя, взял бокал.
- Я особенно, особенно рад этому случаю, что могу... - начал он, - что могу... при сем засвидетельствовать... Одним словом, как начальник... желаю вам, сударыня (он обратился к новобрачной), и тебе, мой друг Порфирий, - желаю полного, благополучного и долгого счастья.
И он даже с чувством выпил бокал, счетом седьмой в этот вечер. Пселдонимов смотрел серьезно и даже угрюмо. Генерал начинал мучительно его ненавидеть.
"Да и этот верзила (он взглянул на офицера) тут же торчит. Ну что бы хоть ему прокричать: ура! И пошло бы, и пошло бы..."
- Да и вы, Аким Петрович, выпейте и поздравьте, - прибавила старуха, обращаясь к столоначальнику. - Вы начальник, он вам подчиненный. Наблюдайте сыночка-то, как мать прошу. Да и впредь нас не забывайте, голубчик наш, Аким Петрович, добрый вы человек.
"А ведь какие славные эти русские старухи! - подумал Иван Ильич. - Всех оживила. Я всегда любил народность..."
В эту минуту к столу поднесли еще поднос. Несла девка, в шумящем, еще не мытом ситцевом платье и в кринолине. Она едва обхватывала поднос руками, так он был велик. На нем стояло бесчисленное множество тарелочек с яблоками, с конфетами, с пастилой, с мармеладом, с грецкими орехами и проч. и проч. Поднос стоял до сих пор в гостиной, для угощения всех гостей, и преимущественно дам. Но теперь его перенесли к одному генералу.
- Не побрезгайте, ваше превосходительство, нашим яством. Чем богаты, тем и рады, - повторяла, кланяясь, старуха.
- Помилуйте... - сказал Иван Ильич и даже с удовольствием взял и раздавил между пальцами один грецкий орех. Он уж решился быть до конца популярным.
Между тем молодая вдруг захихикала.
- Что-с? - спросил Иван Ильич с улыбкой, обрадовавшись признакам жизни.
- Да вот-с, Иван Костенькиныч смешит, - отвечала она потупившись.
Генерал действительно рассмотрел одного белокурого юношу, очень недурного собой, спрятавшегося на стуле с другой стороны дивана и что-то нашептывавшего madame Пселдонимовой. Юноша привстал. Он, по-видимому, был очень застенчив и очень молод.
- Я про "сонник" им говорил, ваше превосходительство, - пробормотал он, как будто извиняясь.
- Про какой же это сонник? - спросил Иван Ильич снисходительно.
- Новый сонник-с есть-с, литературный-с. Я им говорил-с, если господина Панаева во сне увидеть-с, то это значит кофеем манишку залить-с.
"Экая невинность", - подумал даже со злобою Иван Ильич. Молодой человек хоть и очень разрумянился, говоря это, но до невероятности был рад, что рассказал про господина Панаева.
- Ну да, да, я слышал... - отозвался его превосходительство.
- Нет, вот еще лучше есть, - проговорил другой голос подле самого Ивана Ильича, - новый лексикон издается, так, говорят, господин Краевский будет писать статьи, Алфераки... и абличительная литература...
Проговорил это молодой человек, но уже не конфузливый, а довольно развязный. Он был в перчатках, белом жилете и держал шляпу в руках. Он не танцевал, смотрел высокомерно, потому что был один из сотрудников сатирического журнала "Головешка", задавал тону и попал на свадьбу случайно, приглашенный как почетный гость Пселдонимовым, с которым был на ты и с которым, еще прошлого года, вместе бедствовал у одной немки "в углах". Водку он, однако ж, пил и уже неоднократно для этого отлучался в одну укромную заднюю комнатку, куда все знали дорогу. Генералу он ужасно не понравился.
- И это потому смешно-с, - с радостью перебил вдруг белокурый юноша, рассказавший про манишку и на которого сотрудник в белом жилете посмотрел за это с ненавистью, - потому смешно, ваше превосходительство, что сочинителем полагается, будто бы господин Краевский правописания не знает и думает, что "обличительную литературу" надобно писать абличительная литература...
Но бедный юноша едва докончил. Он по глазам увидал, что генерал давно уже это знает, потому что сам генерал тоже как будто сконфузился и, очевидно, оттого, что знал это. Молодому человеку стало до невероятности совестно. Он успел куда-то поскорее стушеваться и потом все остальное время был очень грустен. Взамен того развязный сотрудник "Головешки" подошел еще ближе и, казалось, намеревался гденибудь поблизости сесть. Такая развязность показалась Ивану Ильичу несколько щекотливой.
- Да! скажи, пожалуйста, Порфирий, - начал он, чтобы что-нибудь говорить, - почему - я все тебя хотел спросить об этом лично - почему тебя зовут Пселдонимов, а не Псевдонимов? Ведь ты, наверное, Псевдонимов?
- Не могу в точности доложить, ваше превосходительство, отвечал Пселдонимов.
- Это, верно, еще его отцу-с при поступлении на службу в бумагах перемешали-с, так что он и остался теперь Пселдонимов, - отозвался Аким Петрович. - Это бывает-с.
- Неп-ре-менно, - с жаром подхватил генерал, - неп-ре-мен-но, потому, сами посудите: Псевдонимов - ведь это происходит от литературного слова "псевдоним". Ну, а Пселдонимов ничего не означает.
- По глупости-с, - прибавил Аким Петрович.
Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12
Скачать полный текст (110 Кб)
Перейти на страницу автора
|
|