 |
|
|
Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
Разуверенно шел изможденный француз - на кошачий концерт в первом классе; пошел латинист.
Веденяпин понесся на класс властной мордой, метя перепуги, как прах, пред собою; о, ужас! Он - ближе и ближе...
Руками дрожащими все животы окрестилися; Митенька выхапнул книгу, одернулся, вспыхнул:
"Что будет, то будет"
И...
Двадцать пять пар перепуганных глаз пожирали глазами скуластый и гривистый очерк лица двумя темными ямами щек прилетевший и бросивший выблеск стеклянных, очковых кругов.
Сел на ногу: расширились ноздри; втянулися губы: и - рот стал безгубым: полоска какая-то!
Воздухом ухнул:
- Ну-те-ка.
В Митю вперился.
"Сейчас, вот сейчас: начинается!.."
И показалось, что будет огромный прыжок - через столик и парту - из кресла; так хищник прыжком упадает на спину барана: барана задрать.
22.
Но не прыгнул: сидел вопросительным знаком:
- А - ну-с?
Летел шопоток...
- Подлецов!
И, вцепившись в подкинутую коленку руками, прижался к коленке щетиною щек:
- Что?
- Не слышу?
Съел рот: и сидел с засопевшей ноздрею:
- Довольно-с! - влепилась огромная двойка.
На парту слетел Подлецов. Митя думал:
- А я-то? А - как? Почему обо мне ни единого слова?.. Он - вовсе не знает еще: он, конечно, - не знает: а то бы...
Но - екнуло:
Знает.
- Скажите-ка, Бэр!
Припадая к столу, Веденяпин схватил "Хрестоматию Льва Веденяпина": и карандашным огрызком страницы разлистывал, делаясь то вопросительным, то восклицательным знаком.
И двадцать четыре руки закрестили свои животы; двадцать пятый живот, не окрещенный, жалко качался: исчезнуть под партою: меткая двойка сразила.
- Коробкин!
Вскочил:
- А скажите-ка!
Под подбородком минуты четыре подпрыгивал очень зловеще кадык: Веденяпин молчал; и потом, как лучи, проиграли морщинки на всосанных, мертвых щеках:
- Хорошо!
Совершилось: руки возложение в бальник - прекрасного бала:
"Не знает еще!"
Веденяпин же бросил ласкательный взгляд на объемистый том "Хрестоматии Льва Веденяпина"; и - на него облизнулся:
- Теперь - почитаем.
Вскочил, головою задергал; рукою с раскрытою книгой подбрасывал он.
Чем он брал?
Неизвестно. Но - знали, что каждого он проницает; казался ж рассеянным; в несправедливостях даже оказывал высшую он справедливость; и двойки, влепляемые карандашным огрызком, и крики, - сносили: все, все искупала пятерка, которую так он поставить умел, что ее получивший, краснея, как рак, задыхался от счастья.
А страх искупался пирами: введений в поэзию.
...............
Вдруг Веденяпин схватился за голову:
- Вот ведь... Коробкин, я книгу свою позабыл: часть четвертую хрестоматии...
Рылся рукою в кармане:
- Вот - ключик: сходите ко мне - в кабинет: отворите мой письменный стол; в среднем ящике - справа: лежит хрестоматия.
Митя - за классами: перебежал баллюстраду: и - белую дверь отворил: в кабинет Веденяпина; стол, полки, бюсты, ключом завозился; а ключ - не входил: он - и эдак, и так: не входил.
Что тут делать?
Стоял, не решаясь вернуться.
Вдруг - сап за спиною. И - сердце упало: стоял Веденяпин за ним: и помалкивал; под бородою запрыгал кадык.
Все он знает.
Молчание. После молчания - голос:
- А ну-ка, Коробкин!
На Митины плечи упала рука:
- Что теперь полагаете вы о поступке своем? - Вы обдумали?
Так, как сразбегу бросаются в пропасть, так бросился Митя рассказывать: все, даже то, что Лизаше не мог рассказать, - рассказал: из отчаянья слово явилось.
В ответ раздавалось:
- Э... э... а... а... о... о...
Сидел Веденяпин; и - слушал: и - пыхи ноздрями пускал: вырвал волос серебряный; к глазу поднес; сняв очки, стал рассматривать волос.
Понюхал: - и бросил:
- А случай - меж нами... э... э... а... останется.
Стал говорить он о правде: да, правила мудрости высеклись в страхах; испуг - сотрясал: разрывалась душа: и прощепами свет вырывался; и так поступал Веденяпин. Сочувственной думой своей припадал к груди каждого, всех проницая и зная насквозь: он ночами бессонными сопережил горе Мити еще до рожденья сознания в Мите; давно караулил его, чтоб напасть и встрясти: разбудить; так Зевесов орел нападает: схватить Ганимеда! Напал: с ним схватился; и правило правды разбил, как яйцо, он - сразмаху, рисуя своим карандашным огрызком из воздуха: вензель добра.
И глаза вылуплялись у Мити, казалось: он шел за зарею по полю пустому; и чувствовал ясно лучей легкоперстных касанье: звучали ему бессловесные песни: и голос - исконно знакомый.
А классам объявлено было: урок - отменяется.
23.
Солнце садилось!
Закат, как индийский топаз и как желтый пылающий яхонт разъялся, когда Митя вышел с любовью - с томительной - к правде вожженной; он понял, что дней омертвенье горит: обцветились дома; на раскроину вечера фабрика бросила росчерни; глазом, свечевнею, точно выглядывал кто-то из низкого, золото-хохлого, лиловобокого облака.
Шел волдырявый мужчина; сказали б - мозгляк, синеносый пропойца: с пухлым лицом черномохим; взглянул под картузик, - и ахнул: глаза-то, глаза-то! Как ясные яхонты, вспыхнули! Взять, да обнять.
Подзаборник у тумб подузоривал словом; сказали бы все: "Никудышник". Теперь же - увидел: мальчишка ласкался к нему: и попискивал: "Тятенька".
"Тятенька" - милый! А кто там расшлепнулся в кресле своем - плечекосый, расплекий, с протертою кистью халата: томился в столбе желтой пыли, под рваною шторой, - с подвязанной снизу наверх бородою, с салфеточным ухом на вязи.
- "Так: руку жует что-то мне".
Кто сказал, - еще только что:
- "С ним говорить невозможно: какой-то такой".
Прибежать бы домой, да и - в ноги: валяться, смеяться и плакать.
И та синеперая дама - в ротонде: и та - синемилая; все - растерялись; и мясами, точно наростами, - все обросли: свои лица раздули, как морды.
Представил себя перед зеркалом: в зеркале - морда, тупая, прыщавая, потная - брылами чмокала: злое, тяпляпое тело на всех, как тяпляпое дело: сорвать! Отлетит желтокудрым дымочком проносное горе - ничто - в синемилые дали, где небо, как вата, разнимется - в небе, когда светлорукий гигант разбросает под небо настои свои, чтоб ярчели ночным многозвездием.
Митя не помнил, как он очутился у сквера: пылал; голова, точно печь, растопилась глазами-огнями; и понял: не может он прямо вернуться домой, потому что ведь - некуда: дома-то - не было; и не вернуться он шел, а впервые найти себе дом; где - не знал, да и есть ли еще этот дом.
Может быть, этот дом - его сердце?
Впервые оно обливалося жалостью к жизни: к себе самому: к самому ли? Его-то и не было: "сам" - зарождался: в словах Веденяпина; "сам", может быть, - Веденяпин; а может, - еще кто-нибудь может, - этот старик: почему он за ним побежал? "Сам" - не Митя, а все, что ни есть, что - жалеет, что жалость приемлет к себе: человечество.
Так говорил Веденяпин!
Вернуться: бежать к Веденяпину: поцеловать изможденную руку - совсем не за то, что простил, а за то, что косое, тяпляпое дело сорвал, как доску гробовую; теперь уже ясно, что Митенька с Митеньки сорван: и то, что открылось под ним, было теплым и легким биеньем: от сердца под горло: как будто оттуда рученку свою протянул взворкотавший ребеночек: тот, кто родился.
Его волновало не то, что прощен: волновало, что кто-то в прощенном - рожден.
Полумесяц серебряный значился - из перламутра: чуть видимых тучек, еще догоравших, еще обещавших, - "все", "все".
Только - что?
- Митя, что с вами? Плачете! Щеки в слезах! Я за вами бежала Пречистенкой: я - окликала...
- Лизаша!
- Сегодня мне все рассказали: какой, Митя, ужас!
Но Митя не помнил:
- О чем вы?
- О том, о вчерашнем: простите вы "богушку"; сам он не свой: убивается; он - не такой; это я объясню: приходите... Да нет: не придете, - сама приду к вам... Как узнала я, - бросилась ждать под подъездом гимназии вас; как увидела, право, не знаю, что сделалось; не подошла: и - за вами бежала.
...............
С Лизашей простился: Лизаша не трогала.
Солнце зарылось под землю. За солнцем по темному небу проносятся крылья невидимых птичек: то - звезды: звезда - яркопламенный день; многозвездие неба есть знак многодневности солнц восходивших и солнц не взошедших; пусть в пеструю улицу ночь навалит чернышищи: пусть держат к предметам чернейшие речи: то - изжитни.
Солнце - взойдет!
...............
Перед ним прислонялся к решеточке сквера согбенный прохожий, закутанный в лезлую, очень клокастую, серого цвета шинель, разбросавшую крылья по ветру; склонялся картузиком в выцветший мех; суковатою палкою щупал дорогу; и Митя взглянул под картузик; прохожий косился двумя пролинялыми бельмами: дряхлый и бритенький, он отвернулся: и лик, точно выцветший мех, уронил себе: в выцветший мех.
Он - слепой.
- Вы позволите?.. Я бы... вас мог... проводить.
Но старик, отборматываясь, уронил неживые слова и брезгливо, и зло - в лезлый мех, побежав с тротуара: он - видел.
Тут Митенька понял - что встретил себя самого: того самого, кто еще шел гробовою своею дорогой:
"О, если б прозрел, если б..."
Небо, как вата, разъялось на небе.
Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
Скачать полный текст (206 Кб)
Перейти на страницу автора
|
|