Последние дни августа… Осень уже наступала.
Солнце садилось. Внезапный порывистый ливень, без грому и без молний, только что промчался над нашей широкой равниной.
Сад перед домом горел и дымился, весь залитый пожаром зари и потом дождя.
Она сидела за столом в гостиной и с упорной задумчивостью глядела в сад сквозь полураскрытую дверь.
Я знал, что свершалось тогда в её душе; я знал, что после недолгой, хоть и мучительной, борьбы она в этот самый миг отдавалась чувству, с которым уже не могла более сладить.
Вдруг она поднялась, проворно вышла в сад и скрылась.
Пробил час…пробил другой; она не возвращалась.
Тогда я встал и, выйдя из дому, отправился по аллее, по которой - я в том не сомневался - пошла и она.
Всё потемнело вокруг; ночь уже надвигалась. Но на сыром песку дорожки, ярко алее даже сквозь разлитую мглу, виднелся кругловатый предмет.
Я наклонился… То была молодая, чуть распустившаяся роза. Два часа тому назад я видел эту самую розу на её груди.
Я бережно поднял упавший в грязь цветок и, вернувшись в гостиную, положил его на стол, перед её креслом.
Вот и она вернулась наконец - и, лёгкими шагами пройдя всю комнату, села за  стол.
Её лицо и побледнело и ожило; быстро, с весёлым смущеньем бегали по сторонам опущенные, как бы уменьшенные глаза.
Она увидела розу, схватила её, взглянула на её измятые, запачканные лепестки, взглянула на меня - и глаза её, внезапно остановившись, засияли слезами.
-	О чём вы плачете? - спросил я.
-	Да вот об этой розе. Посмотрите, что с ней сталось. 
Тут я вздумал выказать глубокомыслие.
-	Ваши слёзы смоют эту грязь, - промолвил я с значительным выражением.
-	Слёзы не моют, слёзы жгут, - ответила она и, обернувшись к камину, бросила цветок в умиравшее пламя.
-	Огонь сожжёт ещё лучше слёз, - воскликнула она не без удали, - и прекрасные глаза, ещё блестевшие от слёз, засмеялись дерзостно и счастливо.
Я понял, что и она была сожжена.
 
Апрель, 1878