Главная / Стихи / Проза / Биографии

Поиск:
 

Классикару

Мы (Евгений Замятин)


Страницы: 1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31  32 


- Вот... - протянул я ей розовый билет. - Я получил сегодня

извещение и явился.

- Как вы аккуратны! Минутку - можно? Присядьте, я только кончу.

Опять опустила глаза в письмо - и что там у ней внутри за опущенными

шторами? Что она скажет - что сделает через секунду? Как это узнать,

вычислить, когда вся она - оттуда, из дикой, древней страны снов.

Я молча смотрел на нее. Ребра - железные прутья, тесно... Когда она

говорит - лицо у ней, как быстрое, сверкающее колесо: не разглядеть

отдельных спиц. Но сейчас колесо - неподвижно. И я увидел странное

сочетание: высоко вздернутые у висков темные брови - насмешливый острый

треугольник, обращенный вершиною вверх - две глубокие морщинки, от носа к

углам рта. И эти два треугольника как-то противоречили один другому, клали

на все лицо этот неприятный, раздражающий Х - как крест: перечеркнутое

крестом лицо.

Колесо завертелось, спицы слились...

- А ведь вы не были в Бюро Хранителей?

- Я был... Я не мог: я был болен.

- Да. Ну, я так и думала: что-нибудь вам должно было помешать - все

равно что ( - острые зубы, улыбка). Но зато теперь вы - в моих руках. Вы

помните: "Всякий нумер, в течение 48 часов не заявивший Бюро, считается..."

Сердце стукнуло так, что прутья согнулись. Как мальчишка, - глупо, как

мальчишка, попался, глупо молчал. И чувствовал: запутался - ни рукой, ни

ногой...

Она встала, потянулась лениво. Надавила кнопку, с легким треском упали

со всех сторон шторы. Я был отрезан от мира - вдвоем с ней.

I была где-то там, у меня за спиной, возле шкафа. Юнифа шуршала, падала

- я слушал - весь слушал. И вспомнилось... нет: сверкнуло в одну сотую

секунды... Мне пришлось недавно исчислить кривизну уличной мембраны нового

типа (теперь эти мембраны, изящно задекорированные, на всех проспектах

записывают для Бюро Хранителей уличные разговоры). И помню: вогнутая,

розовая трепещущая перепонка - странное существо, состоящее только из

одного органа - уха. Я был сейчас такой мембраной.

Вот теперь щелкнула кнопка у ворота - на груди - еще ниже. Стеклянный

шелк шуршит по плечам, коленам - по полу. Я слышу - и это еще яснее, чем

видеть - из голубовато-серой шелковой груды вышагнула одна нога и другая...

Туго натянутая мембрана дрожит и записывает тишину. Нет: резкие, с

бесконечными паузами - удары молота о прутья. И я слышу - я вижу: она,

сзади, думает секунду.

Вот - двери шкафа, вот - стукнула какая-то крышка - и снова шелк,

шелк...

- Ну, пожалуйста.

Я обернулся. Она была в легком, шафранно-желтом, древнего образца

платье. Это было в тысячу раз злее, чем если бы она была без всего. Две

острые точки - сквозь тонкую ткань, тлеющие розовым - два угля сквозь

пепел. Два нежно-круглых колена...

Она сидела в низеньком кресле. На четырехугольном столике перед ней -

флакон с чем-то ядовито-зеленым, два крошечных стаканчика на ножках. В углу

рта у нее дымилось - в тончайшей бумажной трубочке это древнее курение (как

называется - сейчас забыл).

Мембрана все еще дрожала. Молот бил там - внутри у меня - в

накаленные докрасна прутья. Я отчетливо слышал каждый удар и... и вдруг она

это тоже слышит?

Но она спокойно дымила, спокойно поглядывала на меня и небрежно

стряхнула пепел - на мой розовый билетик.

Как можно хладнокровнее - я спросил:

- Послушайте, в таком случае - зачем же вы записались на меня? И

зачем заставили меня прийти сюда?

Будто и не слышит. Налила из флакона в стаканчик, отхлебнула.

- Прелестный ликер. Хотите?

Тут только я понял: алкоголь. Молнией мелькнуло вчерашнее: каменная

рука Благодетеля, нестерпимое лезвие луча, но там: на Кубе - это вот, с

закинутой головой, распростертое тело. Я вздрогнул.

- Слушайте, - сказал я, - ведь вы же знаете: всех отравляющих себя

никотином и особенно алкоголем - Единое Государство беспощадно...

Темные брови - высоко к вискам, острый насмешливый треугольник:

- Быстро уничтожить немногих - разумней, чем дать возможность многим

губить себя - и вырождение - и так далее. Это до непристойности верно.

- Да... до непристойности.

- Да компанийку вот этаких вот лысых, голых истин - выпустить на

улицу... Нет, вы представьте себе... ну, хоть этого неизменнейшего моего

обожателя - ну, да вы его знаете, - представьте, что он сбросил с себя всю

эту ложь одежд - и в истинном виде среди публики... Ох!

Она смеялась. Но мне ясно был виден ее нижний скорбный треугольник: две

глубоких складки от углов рта к носу. И почему-то от этих складок мне стало

ясно: тот, двоякоизогнутый, сутулый и крылоухий - обнимал ее - такую...

Он...

Впрочем, сейчас я стараюсь передать тогдашние свои - ненормальные -

ощущения. Теперь, когда я это пишу, я сознаю прекрасно: все это так и должно

быть, и он, как всякий честный нумер, имеет право на радости - и было бы

несправедливо... Ну да это ясно.

I смеялась очень странно и долго. Потом пристально посмотрела на меня

- внутрь:

- А главное - я с вами совершенно спокойна. Вы такой милый - о, я

уверена в этом, - вы и не подумаете пойти в Бюро и сообщить, что вот я -

пью ликер, я - курю. Вы будете больны - или вы будете заняты - или уж не

знаю что. Больше: я уверена - вы сейчас будете пить со мной этот

очаровательный яд...

Какой наглый, издевающийся тон. Я определенно чувствовал: сейчас опять

ненавижу ее. Впрочем, почему "сейчас"? Я ненавидел ее все время.

Опрокинула в рот весь стаканчик зеленого яду, встала и, просвечивая

сквозь шафранное розовым, - сделала несколько шагов - остановилась сзади

моего кресла...

Вдруг - рука вокруг моей шеи - губами в губы... нет, куда-то еще

глубже, еще страшнее... Клянусь, это было совершенно неожиданно для меня, и,

может быть, только потому... Ведь не мог же я - сейчас я это понимаю

совершенно отчетливо - не мог же я сам хотеть того, что потом случилось.

Нестерпимо-сладкие губы (я полагаю - это был вкус "ликера") - и в

меня влит глоток жгучего яда - и еще - и еще... Я отстегнулся от земли и

самостоятельной планетой, неистово вращаясь, понесся вниз, вниз - по

какой-то невычисленной орбите...

Дальнейшее я могу описать только приблизительно, только путем более или

менее близких аналогий.

Раньше мне это как-то никогда не приходило в голову - но ведь это

именно так: мы, на земле, все время ходим над клокочущим, багровым морем

огня, скрытого там - в чреве земли. Но никогда не думаем об этом. И вот

вдруг бы тонкая скорлупа у нас под ногами стала стеклянной, вдруг бы мы

увидели... Я стал стеклянный. Я увидел - в себе, внутри. Было два меня.

Один я - прежний, Д-503, нумер Д-503, а другой... Раньше он только чуть

высовывал свои лохматые лапы из скорлупы, а теперь вылезал весь, скорлупа

трещала, вот сейчас разлетится в куски и... и что тогда?

Изо всех сил ухватившись за соломинку - за ручки кресла - я спросил,

чтобы услышать себя - того, прежнего:

- Где... где вы достали этот... этот яд?

- О, это! Просто один медик, один из моих...

- "Из моих"? "Из моих" - кого?

И этот другой - вдруг выпрыгнул и заорал:

- Я не позволю! Я хочу, чтоб никто, кроме меня. Я убью всякого, кто...

Потому что вас - я вас - -

Я увидел: лохматыми лапами он грубо схватил ее, разодрал у ней тонкий

шелк, впился зубами - я точно помню: именно зубами.

Уж не знаю как - I выскользнула. И вот - глаза задернуты этой

проклятой непроницаемой шторой - она стояла, прислонившись спиной к шкафу,

и слушала меня.

Помню: я был на полу, обнимал ее ноги, целовал колени. И молил: "Сейчас

- сейчас же - сию же минуту..."

Острые зубы - острый, насмешливый треугольник бровей. Она наклонилась,

молча отстегнула мою бляху.

- "Да! Да, милая - милая", - я стал торопливо сбрасывать с себя

юнифу. Но I - так же молчаливо - поднесла к самым моим глазам часы на моей

бляхе. Было без пяти минут 22.30.

Я похолодел. Я знал, что это значит - показаться на улице позже

22.30. Все мое сумасшествие - сразу как сдунуло. Я - был я. Мне было

ясно одно: я ненавижу ее, ненавижу, ненавижу!

Не прощаясь, не оглядываясь - я кинулся вон из комнаты. Кое-как

прикалывая бляху на бегу, через ступени - по запасной лестнице (боялся -

кого-нибудь встречу в лифте) - выскочил на пустой проспект.

Все было на своем месте - такое простое, обычное, закономерное:

стеклянные, сияющие огнями дома, стеклянное бледное небо, зеленоватая

неподвижная ночь. Но под этим тихим прохладным стеклом - неслось неслышно

буйное, багровое, лохматое. И я, задыхаясь, мчался - чтобы не опоздать.

Вдруг почувствовал: наспех приколотая бляха - отстегивается -

отстегнулась, звякнула о стеклянный тротуар. Нагнулся поднять - и в

секундной тишине: чей-то топот сзади. Обернулся: из-за угла поворачивало

что-то маленькое, изогнутое. Так, по крайней мере, мне тогда показалось.

Я понесся во весь дух - только в ушах свистело. У входа остановился:

на часах было без одной минуты 22.30. Прислушался: сзади никого. Все это -

явно была нелепая фантазия, действие яда.

Ночь была мучительна. Кровать подо мною подымалась, опускалась и вновь

подымалась - плыла по синусоиде. Я внушал себе: "Ночью - нумера обязаны

спать; это обязанность - такая же, как работа днем. Это необходимо, чтобы

работать днем. Не спать ночью - преступно..." И все же не мог, не мог.

Я гибну. Я не в состоянии выполнять свои обязанности перед Единым

Государством... Я...

Запись 11-я.

Конспект:

...НЕТ, НЕ МОГУ, ПУСТЬ ТАК, БЕЗ КОНСПЕКТА.

Вечер. Легкий туман. Небо задернуто золотисто-молочной тканью, и не


Страницы: 1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31  32 

Скачать полный текст (311 Кб)
Перейти на страницу автора


Главная / Стихи / Проза / Биографии       Современные авторы - на серверах Стихи.ру и Проза.ру

Rambler's Top100
Rambler's Top100
© Литературный клуб. Все произведения, опубликованные на этом сервере, перешли в общественное достояние. Срок охраны авторских прав на них закончился и теперь они могут свободно копироваться в Интернете. Информация о сервере и контактные данные.