|
Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
- Вот... - протянул я ей розовый билет. - Я получил сегодня
извещение и явился.
- Как вы аккуратны! Минутку - можно? Присядьте, я только кончу.
Опять опустила глаза в письмо - и что там у ней внутри за опущенными
шторами? Что она скажет - что сделает через секунду? Как это узнать,
вычислить, когда вся она - оттуда, из дикой, древней страны снов.
Я молча смотрел на нее. Ребра - железные прутья, тесно... Когда она
говорит - лицо у ней, как быстрое, сверкающее колесо: не разглядеть
отдельных спиц. Но сейчас колесо - неподвижно. И я увидел странное
сочетание: высоко вздернутые у висков темные брови - насмешливый острый
треугольник, обращенный вершиною вверх - две глубокие морщинки, от носа к
углам рта. И эти два треугольника как-то противоречили один другому, клали
на все лицо этот неприятный, раздражающий Х - как крест: перечеркнутое
крестом лицо.
Колесо завертелось, спицы слились...
- А ведь вы не были в Бюро Хранителей?
- Я был... Я не мог: я был болен.
- Да. Ну, я так и думала: что-нибудь вам должно было помешать - все
равно что ( - острые зубы, улыбка). Но зато теперь вы - в моих руках. Вы
помните: "Всякий нумер, в течение 48 часов не заявивший Бюро, считается..."
Сердце стукнуло так, что прутья согнулись. Как мальчишка, - глупо, как
мальчишка, попался, глупо молчал. И чувствовал: запутался - ни рукой, ни
ногой...
Она встала, потянулась лениво. Надавила кнопку, с легким треском упали
со всех сторон шторы. Я был отрезан от мира - вдвоем с ней.
I была где-то там, у меня за спиной, возле шкафа. Юнифа шуршала, падала
- я слушал - весь слушал. И вспомнилось... нет: сверкнуло в одну сотую
секунды... Мне пришлось недавно исчислить кривизну уличной мембраны нового
типа (теперь эти мембраны, изящно задекорированные, на всех проспектах
записывают для Бюро Хранителей уличные разговоры). И помню: вогнутая,
розовая трепещущая перепонка - странное существо, состоящее только из
одного органа - уха. Я был сейчас такой мембраной.
Вот теперь щелкнула кнопка у ворота - на груди - еще ниже. Стеклянный
шелк шуршит по плечам, коленам - по полу. Я слышу - и это еще яснее, чем
видеть - из голубовато-серой шелковой груды вышагнула одна нога и другая...
Туго натянутая мембрана дрожит и записывает тишину. Нет: резкие, с
бесконечными паузами - удары молота о прутья. И я слышу - я вижу: она,
сзади, думает секунду.
Вот - двери шкафа, вот - стукнула какая-то крышка - и снова шелк,
шелк...
- Ну, пожалуйста.
Я обернулся. Она была в легком, шафранно-желтом, древнего образца
платье. Это было в тысячу раз злее, чем если бы она была без всего. Две
острые точки - сквозь тонкую ткань, тлеющие розовым - два угля сквозь
пепел. Два нежно-круглых колена...
Она сидела в низеньком кресле. На четырехугольном столике перед ней -
флакон с чем-то ядовито-зеленым, два крошечных стаканчика на ножках. В углу
рта у нее дымилось - в тончайшей бумажной трубочке это древнее курение (как
называется - сейчас забыл).
Мембрана все еще дрожала. Молот бил там - внутри у меня - в
накаленные докрасна прутья. Я отчетливо слышал каждый удар и... и вдруг она
это тоже слышит?
Но она спокойно дымила, спокойно поглядывала на меня и небрежно
стряхнула пепел - на мой розовый билетик.
Как можно хладнокровнее - я спросил:
- Послушайте, в таком случае - зачем же вы записались на меня? И
зачем заставили меня прийти сюда?
Будто и не слышит. Налила из флакона в стаканчик, отхлебнула.
- Прелестный ликер. Хотите?
Тут только я понял: алкоголь. Молнией мелькнуло вчерашнее: каменная
рука Благодетеля, нестерпимое лезвие луча, но там: на Кубе - это вот, с
закинутой головой, распростертое тело. Я вздрогнул.
- Слушайте, - сказал я, - ведь вы же знаете: всех отравляющих себя
никотином и особенно алкоголем - Единое Государство беспощадно...
Темные брови - высоко к вискам, острый насмешливый треугольник:
- Быстро уничтожить немногих - разумней, чем дать возможность многим
губить себя - и вырождение - и так далее. Это до непристойности верно.
- Да... до непристойности.
- Да компанийку вот этаких вот лысых, голых истин - выпустить на
улицу... Нет, вы представьте себе... ну, хоть этого неизменнейшего моего
обожателя - ну, да вы его знаете, - представьте, что он сбросил с себя всю
эту ложь одежд - и в истинном виде среди публики... Ох!
Она смеялась. Но мне ясно был виден ее нижний скорбный треугольник: две
глубоких складки от углов рта к носу. И почему-то от этих складок мне стало
ясно: тот, двоякоизогнутый, сутулый и крылоухий - обнимал ее - такую...
Он...
Впрочем, сейчас я стараюсь передать тогдашние свои - ненормальные -
ощущения. Теперь, когда я это пишу, я сознаю прекрасно: все это так и должно
быть, и он, как всякий честный нумер, имеет право на радости - и было бы
несправедливо... Ну да это ясно.
I смеялась очень странно и долго. Потом пристально посмотрела на меня
- внутрь:
- А главное - я с вами совершенно спокойна. Вы такой милый - о, я
уверена в этом, - вы и не подумаете пойти в Бюро и сообщить, что вот я -
пью ликер, я - курю. Вы будете больны - или вы будете заняты - или уж не
знаю что. Больше: я уверена - вы сейчас будете пить со мной этот
очаровательный яд...
Какой наглый, издевающийся тон. Я определенно чувствовал: сейчас опять
ненавижу ее. Впрочем, почему "сейчас"? Я ненавидел ее все время.
Опрокинула в рот весь стаканчик зеленого яду, встала и, просвечивая
сквозь шафранное розовым, - сделала несколько шагов - остановилась сзади
моего кресла...
Вдруг - рука вокруг моей шеи - губами в губы... нет, куда-то еще
глубже, еще страшнее... Клянусь, это было совершенно неожиданно для меня, и,
может быть, только потому... Ведь не мог же я - сейчас я это понимаю
совершенно отчетливо - не мог же я сам хотеть того, что потом случилось.
Нестерпимо-сладкие губы (я полагаю - это был вкус "ликера") - и в
меня влит глоток жгучего яда - и еще - и еще... Я отстегнулся от земли и
самостоятельной планетой, неистово вращаясь, понесся вниз, вниз - по
какой-то невычисленной орбите...
Дальнейшее я могу описать только приблизительно, только путем более или
менее близких аналогий.
Раньше мне это как-то никогда не приходило в голову - но ведь это
именно так: мы, на земле, все время ходим над клокочущим, багровым морем
огня, скрытого там - в чреве земли. Но никогда не думаем об этом. И вот
вдруг бы тонкая скорлупа у нас под ногами стала стеклянной, вдруг бы мы
увидели... Я стал стеклянный. Я увидел - в себе, внутри. Было два меня.
Один я - прежний, Д-503, нумер Д-503, а другой... Раньше он только чуть
высовывал свои лохматые лапы из скорлупы, а теперь вылезал весь, скорлупа
трещала, вот сейчас разлетится в куски и... и что тогда?
Изо всех сил ухватившись за соломинку - за ручки кресла - я спросил,
чтобы услышать себя - того, прежнего:
- Где... где вы достали этот... этот яд?
- О, это! Просто один медик, один из моих...
- "Из моих"? "Из моих" - кого?
И этот другой - вдруг выпрыгнул и заорал:
- Я не позволю! Я хочу, чтоб никто, кроме меня. Я убью всякого, кто...
Потому что вас - я вас - -
Я увидел: лохматыми лапами он грубо схватил ее, разодрал у ней тонкий
шелк, впился зубами - я точно помню: именно зубами.
Уж не знаю как - I выскользнула. И вот - глаза задернуты этой
проклятой непроницаемой шторой - она стояла, прислонившись спиной к шкафу,
и слушала меня.
Помню: я был на полу, обнимал ее ноги, целовал колени. И молил: "Сейчас
- сейчас же - сию же минуту..."
Острые зубы - острый, насмешливый треугольник бровей. Она наклонилась,
молча отстегнула мою бляху.
- "Да! Да, милая - милая", - я стал торопливо сбрасывать с себя
юнифу. Но I - так же молчаливо - поднесла к самым моим глазам часы на моей
бляхе. Было без пяти минут 22.30.
Я похолодел. Я знал, что это значит - показаться на улице позже
22.30. Все мое сумасшествие - сразу как сдунуло. Я - был я. Мне было
ясно одно: я ненавижу ее, ненавижу, ненавижу!
Не прощаясь, не оглядываясь - я кинулся вон из комнаты. Кое-как
прикалывая бляху на бегу, через ступени - по запасной лестнице (боялся -
кого-нибудь встречу в лифте) - выскочил на пустой проспект.
Все было на своем месте - такое простое, обычное, закономерное:
стеклянные, сияющие огнями дома, стеклянное бледное небо, зеленоватая
неподвижная ночь. Но под этим тихим прохладным стеклом - неслось неслышно
буйное, багровое, лохматое. И я, задыхаясь, мчался - чтобы не опоздать.
Вдруг почувствовал: наспех приколотая бляха - отстегивается -
отстегнулась, звякнула о стеклянный тротуар. Нагнулся поднять - и в
секундной тишине: чей-то топот сзади. Обернулся: из-за угла поворачивало
что-то маленькое, изогнутое. Так, по крайней мере, мне тогда показалось.
Я понесся во весь дух - только в ушах свистело. У входа остановился:
на часах было без одной минуты 22.30. Прислушался: сзади никого. Все это -
явно была нелепая фантазия, действие яда.
Ночь была мучительна. Кровать подо мною подымалась, опускалась и вновь
подымалась - плыла по синусоиде. Я внушал себе: "Ночью - нумера обязаны
спать; это обязанность - такая же, как работа днем. Это необходимо, чтобы
работать днем. Не спать ночью - преступно..." И все же не мог, не мог.
Я гибну. Я не в состоянии выполнять свои обязанности перед Единым
Государством... Я...
Запись 11-я.
Конспект:
...НЕТ, НЕ МОГУ, ПУСТЬ ТАК, БЕЗ КОНСПЕКТА.
Вечер. Легкий туман. Небо задернуто золотисто-молочной тканью, и не
Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
Скачать полный текст (311 Кб)
Перейти на страницу автора
|