|
Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
тобой будем ночью? Может быть - на траве, на сухих листьях...
От нее - синие искры и пахнет молнией, и дрожь во мне - еще чаще.
- Запишите, - говорю я громко и все еще задыхаясь (от бега). - Время
- одиннадцать тридцать. Скорость: шесть тысяч восемьсот...
Она - из-под крылатого шлема, не отрывая глаз от бумаги, тихо:
- ...Вчера вечером пришла ко мне с твоей запиской... Я знаю - я все
знаю: молчи. Но ведь ребенок - твой? И я ее отправила - она уже там, за
Стеною. Она будет жить...
Я - снова в командной рубке. Снова - бредовая, с черным звездным
небом и ослепительным солнцем, ночь; медленно с одной минуты на другую
перехрамывающая стрелка часов на стеке; и все, как в тумане, одето
тончайшей, чуть заметной (одному мне) дрожью.
Почему-то показалось: лучше, чтоб все это произошло не здесь, а где-то
внизу, ближе к земле.
- Стоп, - крикнул я в машину.
Все еще вперед - по инерции, - но медленней, медленней. Вот теперь
"[Интеграл]" зацепился за какой-то секундный волосок, на миг повис
неподвижно, потом волосок лопнул - и "[Интеграл]", как камень, вниз - все
быстрее. Так в молчании, минуты, десятки минут - слышен пульс - стрелка
перед глазами все ближе к 12, и мне ясно: это я - камень, I - земля, а я
- кем-то брошенный камень - и камню нестерпимо нужно упасть, хватиться
оземь, чтоб вдребезги... А что, если... - внизу уже твердый, синий дым
туч... - а что, если...
Но граммофон во мне - шарнирно, точно, взял трубку, скомандовал "малый
ход" - камень перестал падать. И вот устало пофыркивают лишь четыре нижних
отростка - два кормовых и два носовых - только, чтобы парализовать вес
"[Интеграла]", и "[Интеграл]", чуть вздрагивая, прочно, как на якоре, -
стал в воздухе, в каком-нибудь километре от земли.
Все высыпали на палубу (сейчас 12, звонок на обед) и, перегнувшись
через стеклянный планшир, торопливо, залпом глотали неведомый, застенный мир
- там, внизу. Янтарное, зеленое, синее: осенний лес, луга, озеро. На краю
синего блюдечка - какие-то желтые, костяные развалины, грозит желтый,
высохший палец, должно быть, чудом уцелевшая башня древней церкви.
- Глядите, глядите! Вон там - правее! Там - по зеленой пустыне -
коричневой тенью летало какое-то быстрое пятно. В руках у меня бинокль,
механически поднес его к глазам: по грудь в траве, взвеяв хвостом, скакал
табун коричневых лошадей, а на спинах у них - те, караковые, белые,
вороные...
Сзади меня:
- А я вам говорю: - видел - лицо.
- Подите вы! Рассказывайте кому другому!
- Ну нате, нате бинокль...
Но уже исчезли. Бесконечная зеленая пустыня... И в пустыне - заполняя
всю ее, и всего меня, и всех - пронзительная дрожь звонка: обед, через
минуту - 12.
Раскиданный на мгновенные, несвязные обломки - мир. На ступеньках -
чья-то звонкая золотая бляха - и это мне все равно: вот теперь она
хрустнула у меня под каблуком. Голос: "А я говорю - лицо!" Темный квадрат:
открытая дверь кают-компании. Стиснутые, белые, остроулыбающиеся зубы...
И в тот момент, когда бесконечно медленно, не дыша от одного удара до
другого, начали бить часы и передние ряды уже двинулись, квадрат двери вдруг
перечеркнут двумя знакомыми, неестественно длинными руками:
- Стойте!
В ладонь мне впились пальцы - это I, это она рядом:
- Кто? Ты знаешь его?
- А разве... а разве это не...
Он - на плечах. Над сотнею лиц - его сотое, тысячное и единственное
из всех лицо:
- От имени Хранителей... Вам - кому я говорю, те слышат, каждый из
них слышит меня - вам я говорю: мы знаем. Мы еще не знаем ваших нумеров -
но мы знаем все. "[Интеграл]" - вашим не будет! Испытание будет доведено до
конца, и вы же - вы теперь не посмеете шевельнуться - вы же, своими
руками, сделаете это. А потом... Впрочем, я кончил...
Молчание. Стеклянные плиты под ногами - мягкие, ватные, и у меня
мягкие, ватные ноги. Рядом у нее - совершенно белая улыбка, бешеные, синие
искры. Сквозь зубы - на ухо мне:
- А, так это вы? Вы - "исполнили долг"? Ну что же...
Рука - вырвалась из моих рук, валькирийный, гневно-крылатый шлем -
где-то далеко впереди. Я - один застыло, молча, как все, иду в
кают-компанию...
- "Но ведь не я же - не я! Я же об этом ни с кем, никому кроме этих
белых, немых страниц..."
Внутри себя - неслышно, отчаянно, громко - я кричал ей это. Она
сидела через стол, напротив - и она даже ни разу не коснулась меня глазами.
Рядом с ней - чья-то спело-желтая лысина. Мне слышно (это - I):
- "Благородство"? Но, милейший профессор, ведь даже простой
филологический анализ этого слова - показывает, что это предрассудок,
пережиток древних, феодальных эпох. А мы...
Я чувствовал: бледнею - и вот сейчас все увидят это... Но граммофон во
мне проделывал 50 установленных жевательных движений на каждый кусок, я
заперся в себе, как в древнем непрозрачном доме - я завалил дверь камнями,
я завесил окна...
Потом - в руках у меня командная трубка, и лет - в ледяной, последней
тоске - сквозь тучи - в ледяную, звездно-солнечную ночь. Минуты, часы. И
очевидно во мне все время лихорадочно, полным ходом - мне же самому
неслышный логический мотор. Потому что вдруг в какой-то точке синего
пространства: мой письменный стол, над ним - жаберные щеки Ю, забытый лист
моих записей. И мне ясно: никто кроме нее, - мне все ясно...
Ах, только бы - только бы добраться до радио... Крылатые шлемы, запах
синих молний... Помню - что-то громко говорил ей, и помню - она, глядя
сквозь меня, как будто я был стеклянный, - издалека:
- Я занята: принимаю снизу. Продиктуйте вот ей...
В крошечной коробочке-каюте, минуту подумав, я твердо продиктовал:
- Время - четырнадцать сорок. Вниз! Остановить двигатели. Конец
всего.
Командная рубка. Машинное сердце "[Интеграла]" остановлено, мы падаем,
и у меня сердце - не поспевает падать, отстает, подымается все выше к
горлу. Облака - и потом далеко зеленое пятно - все зеленее, все явственней
- вихрем мчится на нас - сейчас конец - -
Фаянсово-белое, исковерканное лицо Второго Строителя. Вероятно, это он
- толкнул меня со всего маху, я обо что-то ударился головой и, уже темнея,
падая, - туманно слышал:
- Кормовые - полный ход!
Резкий скачок вверх... Больше ничего не помню.
Запись 35-я.
Конспект:
В ОБРУЧЕ. МОРКОВКА. УБИЙСТВО.
Всю ночь не спал. Всю ночь - об одном... Голова после вчерашнего у
меня туго стянута бинтами. И так: это не бинты, а обруч: беспощадный, из
стеклянной стали, обруч наклепан мне на голову, и я - в одном и том же
кованом кругу: убить Ю.
Убить Ю, - а потом пойти к той и сказать: "Теперь - веришь?"
Противней всего, что убить как-то грязно, древне, размозжить чем-то голову
- от этого странное ощущение чего-то отвратительно-сладкого во рту, и я не
могу проглотить слюну, все время сплевываю ее в платок, во рту сухо.
В шкафу у меня лежал лопнувший после отливки тяжелый поршневой шток
(мне нужно было посмотреть структуру излома под микроскопом). Я свернул в
трубку свои записи (пусть она прочтет всего меня - до последней буквы),
сунул внутрь обломок штока и пошел вниз. Лестница - бесконечная, ступени -
какие-то противно скользкие, жидкие, все время - вытирать рот платком...
Внизу. Сердце бухнуло. Я остановился, вытащил шток - к контрольному
столику - -
Но Ю там не было: пустая, ледяная доска. Я вспомнил: сегодня - все
работы отменены: все должны на Операцию, и понятно: ей незачем, некого
записывать здесь...
На улице. Ветер. Небо из несущихся чугунных плит. И так, как это было в
какой-то момент вчера: весь мир разбит на отдельные, острые, самостоятельные
кусочки, и каждый из них, падая стремглав, на секунду останавливался, висел
передо мной в воздухе - и без следа испарялся.
Как если бы черные, точные буквы на этой странице - вдруг сдвинулись,
в испуге расскакались какая куда - и ни одного слова, только бессмыслица:
пуг-скак-как-. На улице - вот такая же рассыпанная, не в рядах, толпа -
прямо, назад, наискось, поперек.
И уже никого. И на секунду, несясь стремглав, застыло: вон, во втором
этаже, в стеклянной, повисшей на воздухе, клетке - мужчина и женщина - в
поцелуе, стоя - она всем телом сломанно отогнулась назад. Это - навеки,
последний раз...
На каком-то углу - шевелящийся колючий куст голов. Над головами -
отдельно, в воздухе, - знамя, слова: "Долой Машины! Долой Операцию!" И
отдельно (от меня) - я, думающий секундно: "Неужели у каждого такая боль,
какую можно исторгнуть изнутри - только вместе с сердцем, и каждому нужно
что-то сделать, прежде чем - == " И на секунду - ничего во всем мире,
кроме (моей) звериной руки с чугунно-тяжелым свертком...
Теперь - мальчишка: весь - вперед, под нижней губой - тень. Нижняя
губа - вывернута, как обшлаг засученного рукава, - вывернуто все лицо -
он ревет - и от кого-то со всех ног - за ним топот...
От мальчишки: "Да, Ю - должна быть теперь в школе, нужно скорей". Я
побежал к ближайшему спуску подземки.
В дверях кто-то бегом:
- Не идут! Поезда сегодня не идут! Там -
Я спустился. Там был - совершенный бред. Блеск граненых хрустальных
солнц. Плотно утрамбованная головами платформа. Пустой, застывший поезд.
И в тишине - голос. Ее - не видно, но я знаю, я знаю этот упругий,
гибкий, как хлыст, хлещущий голос - и где-нибудь там вздернутый к вискам
острый треугольник бровей... Я закричал:
- Пустите же! Пустите меня туда! Я должен -
Но чьи-то клещи меня - за руки, за плечи, гвоздями. И в тишине -
голос:
Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
Скачать полный текст (311 Кб)
Перейти на страницу автора
|