 |
|
|
Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
- Нет, - закричал я.
Беспощадно-острый, черный треугольник на белом:
- Как? Не хочешь счастья?
Голова у меня расскакивалась, два логических поезда столкнулись, лезли
друг на друга, крушили, трещали...
- Ну что же, я жду - выбирай: Операция и стопроцентное счастье -
или...
- "Не могу без тебя, не надо без тебя", - сказал я или только подумал
- не знаю, но I слышала.
- Да, я знаю, - ответила мне. И потом - все еще держа у меня на
плечах свои руки и глазами не отпуская моих глаз:
- Тогда - до завтра. Завтра - в двенадцать: ты помнишь?
- Нет. Отложено на один день... Послезавтра...
- Тем лучше для нас. В двенадцать - послезавтра...
Я шел один - по сумеречной улице. Ветер крутил меня, нес, гнал - как
бумажку, обломки чугунного неба летели, летели - сквозь бесконечность им
лететь еще день, два... Меня задевали юнифы встречных - но я шел один. Мне
было ясно: все спасены, но мне спасения уже нет, [я не хочу спасения]...
Запись 32-я.
Конспект:
Я НЕ ВЕРЮ. ТРАКТОРЫ. ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ ЩЕПОЧКА.
Верите ли вы в то, что вы умрете? Да, человек смертен, я - человек:
следовательно... Нет, не то: я знаю, что вы это знаете. А я спрашиваю:
случалось ли вам поверить в это, поверить окончательно, поверить не умом, а
телом, почувствовать, что однажды пальцы, которые держат вот эту самую
страницу, - будут желтые, ледяные...
Нет: конечно, не верите - и оттого до сих пор не прыгнули с десятого
этажа на мостовую, оттого до сих пор едите, перевертываете страницу,
бреетесь, улыбаетесь, пишете...
То же самое - да, именно то же самое - сегодня со мной. Я знаю, что
эта маленькая черная стрелка на часах сползет вот сюда, вниз, к полночи,
снова медленно подымется вверх, перешагнет какую-то последнюю черту - и
настанет невероятное завтра. Я знаю это, но вот все же как-то не верю - или
может быть мне кажется, что двадцать четыре часа - это двадцать четыре
года. И оттого я могу еще что-то делать, куда-то торопиться, отвечать на
вопросы, взбираться по трапу вверх на "[Интеграл]". Я чувствую еще, как он
покачивается на воде, и понимаю - что надо ухватиться за поручень - и под
рукою холодное стекло. Я вижу, как прозрачные живые краны, согнув журавлиные
шеи, вытянув клювы, заботливо и нежно кормят "[Интеграл]" страшной взрывной
пищей для двигателей. И внизу на реке - я вижу ясно синие, вздувшиеся от
ветра водяные жилы, узлы. Но так: все это очень отдельно от меня,
посторонне, плоско - как чертеж на листе бумаги. И странно, что плоское,
чертежное лицо Второго Строителя - вдруг говорит:
- Так как же: сколько берем топлива для двигателей? Если считать
три... ну, три с половиной часа...
Передо мною - в проекции, на чертеже - моя рука со счетчиком,
логарифмический циферблат, цифра 15.
- Пятнадцать тонн. Но лучше возьмите... да: возьмите сто...
Это потому, что я все-таки ведь знаю, что завтра - -
И я вижу со стороны - как чуть заметно начинает дрожать моя рука с
циферблатом.
- Сто? Да зачем же такую уйму? Ведь это - на неделю. Куда - на
неделю: больше!
- Мало ли что... кто знает...
- Я знаю...
Ветер свистит, весь воздух туго набит чем-то невидимым до самого верху.
Мне трудно дышать, трудно идти - и трудно, медленно, не останавливаясь ни
на секунду, - ползет стрелка на часах аккумуляторной башни, там в конце
проспекта. Башенный шпиц - в тучах - тусклый, синий и глухо воет: сосет
электричество. Воют трубы Музыкального Завода.
Как всегда - рядами, по четыре. Но ряды - какие-то непрочные, и,
может быть, от ветра - колеблются, гнутся. И все больше. Вот обо что-то на
углу ударились, отхлынули, и уже сплошной, застывший, тесный, с частым
дыханием комок, у всех сразу - длинные, гусиные шеи.
- Глядите! Нет, глядите - вон там, скорей!
- Они! Это они!
- ...А я - ни за что! Ни за что - лучше голову в Машину...
- Тише! Сумасшедший...
На углу, в аудиториуме - широко разинута дверь, и оттуда - медленная,
грузная колонна, человек пятьдесят. Впрочем, "человек" - это не то: не ноги
- а какие-то тяжелые, скованные, ворочающиеся от невидимого привода колеса;
не люди - а какие-то человекообразные тракторы. Над головами у них хлопает
по ветру белое знамя с вышитым золотым солнцем - и в лучах надпись: "Мы
первые! Мы - уже оперированы! Все за нами!"
Они медленно, неудержимо пропахали сквозь толпу - и ясно, будь вместо
нас на пути у них стена, дерево, дом - они все так же, не останавливаясь,
пропахали бы сквозь стену, дерево, дом. Вот - они уже на середине
проспекта. Свинтившись под руку - растянулись в цепь, лицом к нам. И мы -
напряженный, ощетинившийся головами комок - ждем.
Шеи гусино вытянуты. Тучи. Ветер свистит.
Вдруг крылья цепи, справа и слева, быстро загнулись - и на нас - все
быстрее - как тяжелая машина под гору - обжали кольцом - и к разинутым
дверям, в дверь, внутрь...
Чей-то пронзительный крик:
- Загоняют! Бегите!
И все ринулось. Возле самой стены - еще узенькие живые воротца, все
туда, головами вперед - головы мгновенно заострились клиньями, и острые
локти, ребра, плечи, бока. Как струя воды, стиснутая пожарной кишкой,
разбрызнулись веером, и кругом сыплются топающие ноги, взмахивающие руки,
юнифы. Откуда-то на миг в глаза мне - двоякоизогнутое, как буква S, тело,
прозрачные крылья-уши - и уж его нет, сквозь землю - и я один - среди
секундных рук, ног - бегу...
Передохнуть в какой-то подъезд - спиною крепко к дверям - и тотчас же
ко мне как ветром прибило маленькую человеческую щепочку.
- Я все время... я за вами... Я не хочу - понимаете - не хочу. Я
согласна...
Круглые, крошечные руки у меня на рукаве, круглые синие глаза: это она,
О. И вот, как-то вся скользит по стене и оседает наземь. Комочком согнулась
там, внизу, на холодных ступенях, и я - над ней, глажу ее по голове, по
лицу - руки мокрые. Так: будто я очень большой, а она - совсем маленькая
- маленькая часть меня же самого. Это совершенно другое, чем I, и мне
сейчас представляется: нечто подобное могло быть у древних по отношению к их
частным детям.
Внизу - сквозь руки, закрывающие лицо, - еле слышно:
- Я каждую ночь... Я не могу - если меня вылечат... Я каждую ночь -
одна, в темноте думаю о нем - какой он будет, как я его буду... Мне же
нечем тогда жить - понимаете? И вы должны - вы должны...
Нелепое чувство - но я в самом деле уверен: да, должен. Нелепое -
потому что этот мой долг - еще одно преступление. Нелепое - потому что
белое не может быть одновременно черным, долг и преступление - не могут
совпадать. Или нет в жизни ни черного, ни белого, и цвет зависит только от
основной логической посылки. И если посылкой было то, что я противозаконно
дал ей ребенка...
- Ну хорошо - только не надо, только не надо... - говорю я. - Вы
понимаете: я должен повести вас к I - как я тогда предлагал, чтобы она...
- Да... ( - тихо, не отнимая рук от лица).
Я помог встать ей. И молча, каждый о своем - или, может быть, об одном
и том же - по темнеющей улице, среди немых свинцовых домов, сквозь тугие,
хлещущие ветки ветра...
В какой-то прозрачной, напряженной точке - я сквозь свист ветра
услышал сзади знакомые, вышлепывающие, как по лужам, шаги. На повороте
оглянулся - среди опрокинуто несущихся, отраженных в тусклом стекле
мостовой туч - увидел S. Тотчас же у меня - посторонние, не в такт
размахивающие руки, и я громко рассказываю О - что завтра... да, завтра -
первый полет "[Интеграла]", это будет нечто совершенно небывалое, чудесное,
жуткое.
О - изумленно, кругло, сине смотрит на меня, на мои громко,
бессмысленно размахивающие руки. Но я не даю сказать ей слова - я говорю,
говорю. А внутри, отдельно - это слышно только мне - лихорадочно жужжит и
постукивает мысль: "Нельзя... надо как-то... Нельзя вести его за собою к I
- ..."
Вместо того, чтобы свернуть влево - я сворачиваю вправо. Мост
подставляет свою покорно, рабски согнутую спину - нам троим: мне, О - и
ему, S, сзади. Из освещенных зданий на том берегу сыплются в воду огни,
разбиваются в тысячи лихорадочно прыгающих, обрызганных бешеной белой пеной,
искр. Ветер гудит - как где-то невысоко натянутая канатнобасовая струна. И
сквозь бас - сзади все время - -
Дом, где живу я. У дверей О остановилась, начала было что-то:
- Нет! Вы же обещали...
Но я не дал ей кончить, торопливо втолкнул в дверь - и мы внутри, в
вестибюле. Над контрольным столиком - знакомые, взволнованно-вздрагивающие,
обвислые щеки; кругом - плотная кучка нумеров - какой-то спор, головы,
перевесившиеся со второго этажа через перила, - поодиночке сбегают вниз. Но
это - потом, потом... А сейчас я скорее увлек О в противоположный угол, сел
спиною к стене (там, за стеною, я видел: скользила по тротуару взад и вперед
темная, большеголовая тень), вытащил блокнот.
О - медленно оседала в своем кресле - будто под юнифой испарялось,
таяло тело, и только одно пустое платье и пустые - засасывающие синей
пустотой - глаза. Устало:
- Зачем вы меня сюда? Вы меня обманули?
- Нет... Тише! Смотрите туда: видите - за стеной?
- Да. Тень.
- Он - все время за мной... Я не могу. Понимаете - мне нельзя. Я
сейчас напишу два слова - вы возьмете и пойдете одна. Я знаю: он останется
здесь.
Под юнифой - снова зашевелилось налитое тело, чуть-чуть закруглел
живот, на щеках - чуть заметный рассвет, заря.
Я сунул ей в холодные пальцы записку, крепко сжал руку, последний раз
зачерпнул глазами из ее синих глаз.
- Прощайте! Может быть, еще когда-нибудь...
Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
Скачать полный текст (311 Кб)
Перейти на страницу автора
|
|