Главная / Стихи / Проза / Биографии

Поиск:
 

Классикару

Мы (Евгений Замятин)


Страницы: 1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31  32 


на руке, быть с другими: или - вот так, одному, или... Ну да, мне уж больше

нечего скрывать: или вдвоем с нею - с той, опять так же переливая в нее

всего себя сквозь плечо, сквозь сплетенные пальцы рук...

Домой я вернулся, когда солнце уже садилось. Вечерний розовый пепел -

на стекле стен, на золоте шпица аккумуляторной башни, на голосах и улыбках

встречных нумеров. Не странно ли: потухающие солнечные лучи падают под тем

же точно углом, что и загорающиеся утром, а все - совершенно иное, иная эта

розовость - сейчас очень тихая, чуть-чуть горьковатая, а утром - опять

будет звонкая, шипучая.

И вот внизу, в вестибюле, из-под груды покрытых розовым пеплом

конвертов - Ю, контролерша, вытащила и подала мне письмо. Повторяю: это

очень почтенная женщина, и я уверен - у нее наилучшие чувства ко мне.

И все же, всякий раз как я вижу эти обвисшие, похожие на рыбьи жабры

щеки, мне почему-то неприятно.

Протягивая ко мне сучковатой рукой письмо, Ю вздохнула. Но этот вздох

только чуть колыхнул ту занавесь, какая отделяла меня от мира: я весь

целиком спроектирован был на дрожавший в моих руках конверт, где - я не

сомневался - письмо от I.

Здесь - второй вздох, настолько явно, двумя чертами, подчеркнутый, что

я оторвался от конверта - и увидел: между жабер, сквозь стыдливые жалюзи

спущенных глаз - нежная, обволакивающая, ослепляющая улыбка. А затем:

- Бедный вы, бедный, - вздох с тремя чертами и кивок на письмо, чуть

приметный (содержание письма она, по обязанности, естественно, знала).

- Нет, право, я... Почему же?

- Нет, нет, дорогой мой: я знаю вас лучше, чем вы сами. Я уж давно

приглядываюсь к вам - и вижу: нужно, чтобы об руку с вами в жизни шел

кто-нибудь уж долгие годы изучавший жизнь...

Я чувствую: весь облеплен ее улыбкой - это пластырь на те раны, какими

сейчас покроет меня это дрожащее в моих руках письмо. И наконец, - сквозь

стыдливые жалюзи - совсем тихо:

- Я подумаю, дорогой, я подумаю. И будьте покойны: если я почувствую в

себе достаточно силы - нет-нет, я сначала еще должна подумать...

Благодетель великий! Неужели мне суждено... неужели она хочет сказать,

что - -

В глазах у меня - рябь, тысячи синусоид, письмо прыгает. Я подхожу

ближе к свету, к стене. Там потухает солнце, и оттуда - на меня, на пол, на

мои руки, на письмо все гуще темно-розовый, печальный пепел.

Конверт взорван - скорее подпись - и рана - это не I, это... О. И

еще рана: на листочке снизу, в правом углу - расплывшаяся клякса - сюда

капнуло... Я не выношу клякс - все равно: от чернил они или от... все равно

от чего. И знаю - раньше - мне было бы просто неприятно, неприятно глазам

- от этого неприятного пятна. Но почему же теперь это серенькое пятнышко -

как туча, и от него - все свинцовее и все темнее? Или это опять - "душа"?

Письмо:

"Вы знаете... или, может быть, вы не знаете - я не могу как следует

писать - все равно: сейчас вы знаете, что без вас у меня не будет ни одного

дня, ни одного утра, ни одной весны. Потому что R для меня только... ну, да

это не важно вам. Я ему, во всяком случае, очень благодарна: одна без него,

эти дни - я бы не знаю что... За эти дни и ночи я прожила десять или, может

быть, двадцать лет. И будто комната у меня - не четырехугольная, а круглая,

и без конца - кругом, кругом, и все одно и то же, и нигде никаких дверей.

Я не могу без вас - потому что я вас люблю. Потому что я вижу, я

понимаю: вам теперь никто, никто на свете не нужен, кроме той, другой, и -

понимаете: именно, если я вас люблю, я должна - -

Мне нужно еще только два-три дня, чтобы из кусочков меня кой-как

склеить хоть чуть похожее на прежнюю О-90, - и я пойду и сделаю сама

заявление, что снимаю свою запись на вас, и вам должно быть лучше, вам

должно быть хорошо. Больше никогда не буду, простите. О".

Больше никогда. Так, конечно, лучше: она права. Но отчего же - отчего

- -

Запись 19-я.

Конспект:

БЕСКОНЕЧНО МАЛАЯ ТРЕТЬЕГО ПОРЯДКА. ИСПОДЛОБНЫЙ. ЧЕРЕЗ ПАРАПЕТ.

Там, в странном коридоре с дрожащим пунктиром тусклых лампочек... или

нет, нет - не там: позже, когда мы уже были с нею в каком-то затерянном

уголке на дворе Древнего Дома, - она сказала: "послезавтра". Это

"послезавтра" - сегодня, и все - на крыльях, день - летит, и наш

"[Интеграл]" уже крылатый: на нем кончили установку ракетного двигателя, и

сегодня пробовали его вхолостую. Какие великолепные, могучие залпы, и для

меня каждый из них - салют в честь той, единственной, в честь сегодня.

При первом ходе (= выстреле) под дулом двигателя оказался с десяток

зазевавшихся нумеров из нашего эллинга - от них ровно ничего не осталось,

кроме каких-то крошек и сажи. С гордостью записываю здесь, что ритм нашей

работы не споткнулся от этого ни на секунду, никто не вздрогнул; и мы, и

наши станки - продолжали свое прямолинейное и круговое движение все с той

же точностью, как будто бы ничего не случилось. Десять нумеров - это едва

ли одна стомиллионная часть массы Единого Государства, при практических

расчетах - это бесконечно малая третьего порядка.

Арифметически-безграмотную жалость знали только древние: нам она смешна.

И мне смешно, что вчера я мог задумываться - и даже записывать на эти

страницы - о каком-то жалком сереньком пятнышке, о какой-то кляксе. Это -

все то же самое "размягчение поверхности", которая должна быть

алмазно-тверда - как наши стены (древняя поговорка: "как об стену горох").

Шестнадцать часов. На дополнительную прогулку я не пошел: как знать,

быть может, ей вздумается именно сейчас, когда все звенит от солнца...

Я почти один в доме. Сквозь просолнеченные стены - мне далеко видно

вправо и влево и вниз - повисшие в воздухе, пустые, зеркально повторяющие

одна другую комнаты. И только по голубоватой, чуть прочерненной солнечной

тушью лестнице медленно скользит вверх тощая, серая тень. Вот уже слышны

шаги - и я вижу сквозь дверь - я чувствую: ко мне прилеплена

пластырь-улыбка - и затем мимо, по другой лестнице - вниз...

Щелк нумератора. Я весь кинулся в узенький белый прорез - и... и

какой-то незнакомый мне мужской (с согласной буквой) нумер. Прогудел,

хлопнул лифт. Передо мною - небрежно, набекрень нахлобученный лоб, а

глаза... очень странное впечатление: как будто он говорил оттуда,

исподлобья, где глаза.

- Вам от нее письмо... (исподлобья, из-под навеса). Просила, чтобы

непременно - все, как там сказано.

Исподлобья, из-под навеса - кругом. Да никого, никого нет, ну давай

же! Еще раз оглянувшись, он сунул мне конверт, ушел. Я один.

Нет, не один: из конверта - розовый талон, и - чуть приметный - ее

запах. Это она, она придет, придет ко мне. Скорее - письмо, чтобы прочитать

это своими глазами, чтобы поверить в это до конца...

Что? Не может быть! Я читаю еще раз - перепрыгиваю через строчки:

"Талон... и непременно спустите шторы, как будто я и в самом деле у вас...

Мне необходимо, чтобы думали, что я... мне очень, очень жаль..."

Письмо - в клочья. В зеркале на секунду - мои исковерканные,

сломанные брови. Я беру талон, чтобы и его так же, как ее записку - -

- "Просила, чтоб непременно - все, как там сказано".

Руки ослабели, разжались. Талон выпал из них на стол. Она сильнее меня,

и я, кажется, сделаю так, как она хочет. А впрочем... впрочем, не знаю:

увидим - до вечера еще далеко... Талон лежит на столе.

В зеркале - мои исковерканные, сломанные брови. Отчего и на сегодня у

меня нет докторского свидетельства: пойти бы ходить, ходить без конца,

кругом всей Зеленой Стены - и потом свалиться в кровать - на дно... А я

должен - в 13-й аудиториум, я должен накрепко завинтить всего себя, чтобы

два часа - два часа не шевелясь... когда надо кричать, топать.

Лекция. Очень странно, что из сверкающего аппарата - не металлический,

как обычно, а какой-то мягкий, мохнатый, моховой голос. Женский - мне

мелькает она такою, какою когда-то жила маленькая - крючочек-старушка,

вроде той - у Древнего Дома.

Древний Дом... и все сразу - фонтаном - снизу, и мне нужно изо всех

сил завинтить себя, чтобы не затопить криком весь аудиториум. Мягкие,

мохнатые слова - сквозь меня, и от всего остается только одно: что-то - о

детях, о детоводстве. Я - как фотографическая пластинка: все отпечатываю в

себе с какой-то чужой, посторонней, бессмысленной точностью: золотой серп -

световой отблеск на громкоговорителе; под ним - ребенок, живая иллюстрация

- тянется к сердцу; засунут в рот подол микроскопической юнифы; крепко

стиснутый кулачок, большой (вернее, очень маленький) палец зажат внутрь -

легкая, пухлая тень-складочка на запястье. Как фотографическая пластинка -

я отпечатываю: вот теперь голая нога - перевесилась через край, розовый

веер пальцев ступает на воздух - вот сейчас, сейчас об пол - -

И - женский крик, на эстраду взмахнула прозрачными крыльями юнифа,

подхватила ребенка - губами - в пухлую складочку на запястье, сдвинула на

середину стола, спускается с эстрады. Во мне печатается: розовый - рожками

книзу - полумесяц рта, налитые до краев синие блюдечки-глаза. Это - О. И

я, как при чтении какой-нибудь стройной формулы, - вдруг ощущаю

необходимость, закономерность этого ничтожного случая.

Она села чуть-чуть сзади меня и слева. Я оглянулся; она послушно отвела

глаза от стола с ребенком, глазами - в меня, во мне, и опять: она, я и стол

на эстраде - три точки, и через эти точки - прочерчены линии, проекции

каких-то неминуемых, еще не видимых событий.

Домой - по зеленой, сумеречной, уже глазастой от огней улице. Я


Страницы: 1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31  32 

Скачать полный текст (311 Кб)
Перейти на страницу автора


Главная / Стихи / Проза / Биографии       Современные авторы - на серверах Стихи.ру и Проза.ру

Rambler's Top100
Rambler's Top100
© Литературный клуб. Все произведения, опубликованные на этом сервере, перешли в общественное достояние. Срок охраны авторских прав на них закончился и теперь они могут свободно копироваться в Интернете. Информация о сервере и контактные данные.