|
Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
Ушла. Я один. Два раза глубоко вздохнул (это очень полезно перед сном). И вдруг какой-то непредусмотренный запах и о чем-то таком очень неприятном... Скоро я нашел: у меня в постели была спрятана веточка ландышей. Сразу все взвихрилось, поднялось со дна. Нет, это было просто бестактно с ее стороны подкинуть мне эти ландыши. Ну да: я не пошел, да. Но ведь не виноват же я, что болен.
Запись 8-я.
Конспект:
ИРРАЦИОНАЛЬНЫЙ КОРЕНЬ. R-13. ТРЕУГОЛЬНИК.
Это так давно, в школьные годы, когда со мной случился \sqrt{-1}. Так ясно, вырезанно помню: светлый шаро-зал, сотни мальчишеских круглых голов и Пляпа, наш математик. Мы прозвали его Пляпой: он был уже изрядно подержанный, разболтанный, и когда дежурный вставлял в него сзади штепсель, то из громкоговорителя всегда сначала: "Пля-пля-пля-тшшш", а потом уже урок. Однажды Пляпа рассказал об иррациональных числах и, помню, я плакал, бил кулаками об стол и вопил: "Не хочу \sqrt{-1}! Выньте меня из \sqrt{-1}!" Этот иррациональный корень врос в меня как что-то чужое, инородное, страшное, он пожирал меня его нельзя было осмыслить, обезвредить, потому что он был вне ratio.
И вот теперь снова \sqrt{-1}. Я пересмотрел свои записи и мне ясно: я хитрил сам с собой, я лгал себе только чтобы не увидеть \sqrt{-1}. Это все пустяки что болен и прочее: я мог пойти туда; неделю назад я знаю, пошел бы не задумываясь. Почему же теперь... Почему?
Вот и сегодня. Ровно в 16.10 я стоял перед сверкающей стеклянной стеной. Надо мной золотое, солнечное, чистое сияние букв на вывеске Бюро. В глубине сквозь стекла длинная очередь голубоватых юниф. Как лампады в древней церкви, теплятся лица: они пришли, чтобы совершить подвиг, они пришли, чтобы предать на алтарь Единого Государства своих любимых, друзей себя. А я я рвался к ним, с ними. И не могу: ноги глубоко впаяны в стеклянные плиты я стоял, смотрел тупо, не в силах двинуться с места...
Эй, математик, замечтался!
Я вздрогнул. На меня черные, лакированные смехом глаза, толстые, негрские губы. Поэт R-13, старый приятель, и с ним розовая О.
Я обернулся сердито (думаю, если бы они не помешали, я бы в конце концов с мясом вырвал из себя \sqrt{-1}, я бы вошел в Бюро).
Не замечтался, а уж если угодно залюбовался, довольно резко сказал я.
Ну да, ну да! Вам бы, милейший, не математиком быть, а поэтом, поэтом, да! Ей-ей, переходите к нам в поэты, а? Ну, хотите мигом устрою, а?
R-13 говорит захлебываясь, слова из него так и хлещут, из толстых губ брызги; каждое "п" фонтан, "поэты" фонтан.
Я служил и буду служить знанию, нахмурился я: шуток я не люблю и не понимаю, а у R-13 есть дурная привычка шутить.
Ну что там: знание! Знание ваше это самое трусость. Да уж чего там: верно. Просто вы хотите стенкой обгородить бесконечное, а за стенку-то и боитесь заглянуть. Да! Выгляните и глаза зажмурите. Да!
Стены это основа всякого человеческого... начал я.
К брызнул фонтаном, О розово, кругло смеялась. Я махнул рукой: смейтесь, все равно. Мне было не до этого. Мне надо было чем-нибудь заесть, заглушить этот проклятый \sqrt{-1}.
Знаете что, предложил я, пойдемте, посидим у меня, порешаем задачки (вспомнился вчерашний тихий час может быть, такой будет и сегодня).
О взглянула на R; ясно, кругло взглянула на меня, щеки чуть-чуть окрасились нежным, волнующим цветом наших талонов.
Но сегодня я... У меня сегодня талон к нему, кивнула на R, а вечером он занят... Так что...
Мокрые, лакированные губы добродушно шлепнули:
Ну чего там: нам с нею и полчаса хватит. Так ведь, О? До задачек ваших я не охотник, а просто пойдем ко мне, посидим.
Мне было жутко остаться с самим собой или, вернее, с этим новым, чужим мне, у кого только будто по странной случайности был мой нумер Д-503. И я пошел к нему, к R. Правда, он не точен, не ритмичен, у него какая-то вывороченная, смешливая логика, но все же мы приятели. Недаром же три года назад мы с ним вместе выбрали эту милую, розовую О. Это связало нас как-то еще крепче, чем школьные годы.
Дальше в комнате R. Как будто все точно такое, что и у меня: Скрижаль, стекло кресел, стола, шкафа, кровати. Но чуть только вошел двинул одно кресло, другое плоскости сместились, все вышло из установленного габарита, стало неэвклидным. R все тот же, все тот же. По Тэйлору и математике он всегда шел в хвосте.
Вспомнили старую Пляпу: как мы, мальчишки, бывало, все его стеклянные ноги обклеим благодарственными записочками (мы очень любили Пляпу). Вспомнили Законоучителя *(3). Законоучитель у нас был громогласен необычайно так и дуло ветром из громкоговорителя а мы, дети, во весь голос орали за ним тексты. И как отчаянный R-13 напихал ему однажды в рупор жеваной бумаги: что ни текст то выстрел жеваной бумагой. R, конечно, был наказан, то, что он сделал, было, конечно, скверно, но сейчас мы хохотали весь наш треугольник и, сознаюсь, я тоже.
* 3. Разумеется, речь идет не о "Законе Божьем" древних, а о законе Единого Государства.
А что, если бы он был живой как у древних, а? Вот бы "б" фонтан из толстых, шлепающих губ...
Солнце сквозь потолок, стены; солнце сверху, с боков, отраженное снизу. О на коленях у R-13, и крошечные капельки солнца у ней в синих глазах. Я как-то угрелся, отошел; \sqrt{-1} заглох, не шевелился...
Ну, а как же ваш "[Интеграл]"? Планетных-то жителей просвещать скоро полетим, а? Ну, гоните, гоните! А то мы, поэты, столько вам настрочим, что и вашему "[Интегралу]" не поднять. Каждый день от восьми до одиннадцати... R мотнул головой, почесал в затылке: затылок у него это какой-то четырехугольный, привязанный сзади чемоданчик (вспомнилась старинная картина "в карете").
Я оживился:
А, вы тоже пишете для "[Интеграла]"? Ну, а скажите, о чем? Ну вот хоть, например, сегодня.
Сегодня ни о чем. Другим занят был... "б" брызнуло прямо в меня.
Чем другим?
R сморщился:
Чем-чем! Ну, если угодно приговором. Приговор поэтизировал. Один идиот, из наших же поэтов... Два года сидел рядом, как будто ничего. И вдруг на тебе: "Я, говорит, гений, гений выше закона". И такое наляпал... Ну да что... Эх!
Толстые губы висели, лак в глазах съело. R-13 вскочил, повернулся, уставился куда-то сквозь стену. Я смотрел на его крепко запертый чемоданчик и думал: что он сейчас там перебирает у себя в чемоданчике?
Минута неловкого асимметричного молчания. Мне было неясно, в чем дело, но тут было что-то.
К счастью, допотопные времена всевозможных шекспиров и достоевских или как их там прошли, нарочно громко сказал я.
R повернулся лицом. Слова по-прежнему брызгали, хлестали из него, но мне показалось веселого лака в глазах уже не было.
Да, милейший математик, к счастью, к счастью, к счастью! Мы счастливейшее среднее арифметическое... Как это у вас говорится: проинтегрировать от нуля до бесконечности от кретина до Шекспира... Так!
Не знаю, почему как будто это было совершенно некстати мне вспомнилась та, ее тон, протягивалась какая-то тончайшая нить между нею и R. (Какая?) Опять заворочался \sqrt{-1}. Я раскрыл бляху: 25 минут 17-го. У них на розовый талон оставалось 45 минут.
Ну, мне пора... и я поцеловал О, пожал руку R, пошел к лифту.
На проспекте, уже перейдя на другую сторону, оглянулся: в светлой, насквозь просолнеченной стеклянной глыбе дома тут, там были серо-голубые, непрозрачные клетки спущенных штор клетки ритмичного тэйлоризованного счастья. В седьмом этаже я нашел глазами клетку R-13: он уже опустил шторы.
Милая О... Милый R... В нем есть тоже (не знаю, почему "тоже" но пусть пишется, как пишется) в нем есть тоже что-то, не совсем мне ясное. И все-таки я, он и О мы треугольник, пусть даже и неравнобедренный, а все-таки треугольник. Мы, если говорить языком наших предков (быть может, вам, планетные мои читатели, этот язык понятней), мы семья. И так хорошо иногда хоть ненадолго отдохнуть, в простой, крепкий треугольник замкнуть себя от всего, что...
Запись 9-я.
Конспект:
ЛИТУРГИЯ. ЯМБЫ И ХОРЕЙ. ЧУГУННАЯ РУКА
Торжественный, светлый день. В такой день забываешь о своих слабостях, неточностях, болезнях и все хрустально-неколебимое, вечное как наше, новое стекло...
Площадь Куба. Шестьдесят шесть мощных концентрических кругов: трибуны. И шестьдесят шесть рядов: тихие светильники лиц, глаза, отражающие сияние небес или, может быть, сияние Единого Государства. Алые, как кровь, цветы губы женщин. Нежные гирлянды детских лиц в первых рядах, близко к месту действия. Углубленная, строгая, готическая тишина.
Судя по дошедшим до нас описаниям, нечто подобное испытывали древние во время своих "богослужений". Но они служили своему нелепому, неведомому Богу мы служим лепому и точнейшим образом ведомому; их Бог не дал им ничего, кроме вечных, мучительных исканий: их Бог не выдумал ничего умнее, как неизвестно почему принести себя в жертву мы же приносим жертву нашему Богу, Единому Государству, спокойную, обдуманную, разумную жертву. Да, это была торжественная литургия Единому Государству, воспоминание о крестных днях годах Двухсотлетней Войны, величественный праздник победы всех над одним, суммы над единицей...
Вот один стоял на ступенях налитого солнцем Куба. Белое... и даже нет не белое, а уж без цвета стеклянное лицо, стеклянные губы. И только одни глаза, черные, всасывающие, глотающие дыры и тот жуткий мир, от которого он был всего в нескольких минутах. Золотая бляха с нумером уже снята. Руки перевязаны пурпурной лентой (старинный обычай: объяснение, по-видимому, в том, что в древности, когда это все совершалось не во имя Единого Государства, осужденные, понятно, чувствовали себя вправе сопротивляться, и руки у них обычно сковывались цепями).
Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
Скачать полный текст (307 Кб)
Перейти на страницу автора
|