|
Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
И вот момент чуть слышный, шепотом, стук в дверь и в комнату вскочил тот самый сплюснутый, с нахлобученным на глаза лбом, какой не раз приносил мне записки от I.
Он подбежал к нам, остановился, сопел как воздушный насос и не мог сказать ни слова: должно быть, бежал во всю мочь.
Да ну же! Что случилось? схватила его за руку I.
Идут сюда... пропыхтел, наконец, насос. Стража... и с ними этот ну, как это... вроде горбатенького...
S?
Ну да! Рядом в доме. Сейчас будут здесь. Скорее, скорее!
Пустое! Успеется... смеялась, в глазах искры, веселые языки.
Это или нелепое, безрассудное мужество или тут было что-то еще непонятное мне.
I, ради Благодетеля! Пойми же ведь это...
Ради Благодетеля, острый треугольник улыбка.
Ну... ну, ради меня... Прошу тебя.
Ах, а мне еще надо было с тобой об одном деле... Ну, все равно: завтра...
Она весело (да: весело) кивнула мне; кивнул и тот высунувшись на секунду из-под своего лбяного навеса. И я один.
Скорее за стол. Развернул свои записи, взял перо чтобы [они] нашли меня за этой работой на пользу Единого Государства. И вдруг каждый волос на голове живой, отдельный и шевелится: "А что, если возьмут и прочтут хотя бы одну страницу из этих, из последних?"
Я сидел за столом, не двигаясь, и я видел, как дрожали стены, дрожало перо у меня в руке, колыхались, сливаясь, буквы...
Спрятать? Но куда: все стекло. Сжечь? Но из коридора и из соседних комнат увидят. И потом я уже не могу, не в силах истребить этот мучитель ный и может быть самый дорогой мне кусок самого себя.
Издали в коридоре уже голоса, шаги. Я успел только схватить пачку листов, сунуть их под себя и вот теперь прикованный к колеблющемуся каждым атомом креслу, и пол под ногами палуба, вверх и вниз...
Сжавшись в комочек, забившись под навес лба я как-то исподлобья, крадучись, видел: они шли из комнаты в комнату, начиная с правого конца коридора, и все ближе. Одни сидели застывшие, как я; другие вскакивали им навстречу и широко распахивали дверь счастливцы! Если бы я тоже...
"Благодетель есть необходимая для человечества усовершенствованнейшая дезинфекция, и вследствие этого в организме Единого Государства никакая перистальтика..." я прыгающим пером выдавливал эту совершенную бессмыслицу и нагибался над столом все ниже, а в голове сумасшедшая кузница, и спиною я слышал брякнула ручка двери, опахнуло ветром, кресло подо мною заплясало...
Только тогда я с трудом оторвался от страницы и повернулся к вошедшим (как трудно играть комедию... ах, кто мне сегодня говорил о комедии?). Впереди был S мрачно, молча, быстро высверливая глазами колодцы во мне, в моем кресле, во вздрагивающих у меня под рукой листках. Потом на секунду какие-то знакомые, ежедневные лица на пороге, и вот от них отделилось одно раздувающиеся, розово-коричневые жабры...
Я вспомнил все, что было в этой комнате полчаса назад, и мне было ясно, что она сейчас == Все мое существо билось и пульсировало в той (к счастью, непрозрачной) части тела, какою я прикрыл рукопись.
Ю подошла сзади к нему, к S, осторожно тронула его за рукав и негромко сказала:
Это Д-503, Строитель "[Интеграла]". Вы, наверное, слышали? Он всегда вот так, за столом... Совершенно не щадит себя!
...А я-то? Какая чудесная, удивительная женщина.
S заскользил ко мне, перегнулся через мое плечо над столом. Я заслонил локтем написанное, но он строго крикнул:
Прошу сейчас же показать мне, что у вас там!
Я, весь полыхая от стыда, подал ему листок. Он прочитал, и я видел, как из глаз выскользнула у него улыбка, юркнула вниз по лицу и, чуть пошевеливая хвостиком, присела где-то в правом углу рта...
Несколько двусмысленно, но все-таки... Что же, продолжайте: мы больше не будем вам мешать.
Он зашлепал как плицами по воде к двери, и с каждым его шагом ко мне постепенно возвращались ноги, руки, пальцы душа снова равномерно распределялась по всему телу, я дышал...
Последнее: Ю задержалась у меня в комнате, подошла, нагнулась к уху и шепотом:
Ваше счастье, что я...
Непонятно: что она хотела этим сказать?
Вечером, позже, узнал: они увести с собою троих. Впрочем, вслух об этом, равно как и о всем происходящем, никто не говорит ( воспитательное влияние невидимо присутствующих в нашей среде Хранителей). Разговоры главным образом о быстром падении барометра и о перемене погоды.
Запись 29-я.
Конспект:
НИТИ НА ЛИЦЕ. РОСТКИ. ПРОТИВОЕСТЕСТВЕННАЯ КОМПРЕССИЯ.
Странно: барометр идет вниз, а ветра все еще нет, тишина. Там, наверху, уже началась еще неслышная нам буря. Во весь дух несутся тучи. Их пока мало отдельные зубчатые обломки. И так: будто наверху уже низринут какой-то город, и летят вниз куски стен и башен, растут на глазах с ужасающей быстротой все ближе но еще дни им лететь сквозь голубую бесконечность, пока не рухнут на дно, к нам, вниз.
Внизу тишина. В воздухе тонкие, непонятные, почти невидимые нити. Их каждую осень приносят оттуда, из-за Стены. Медленно плывут и вдруг вы чувствуете: что-то постороннее, невидимое у вас на лице, вы хотите смахнуть и нет: не можете, никак не отделаться...
Особенно много этих нитей если идти около Зеленой Стены, где я шел сегодня утром: I назначила мне увидеться с нею в Древнем Доме в той, нашей "квартире".
Я уже миновал громаду Древнего Дома, когда сзади услышал чьи-то мелкие, торопливые шаги, частое дыхание. Оглянулся и увидал: меня догоняла О.
Вся она была как-то по-особенному, законченно, упруго кругла. Руки, и чаши грудей, и все ее тело, такое мне знакомое, круглилось и натягивало юнифу: вот сейчас прорвет тонкую материю и наружу, на солнце, на свет. Мне представляется: там, в зеленых дебрях, весною так же упрямо пробиваются сквозь землю ростки чтобы скорее выбросить ветки, листья, скорее цвести.
Несколько секунд она молчала, сине сияла мне в лицо.
Я видела вас тогда, в День Единогласия.
Я тоже вас видел... И сейчас же мне вспомнилось, как она стояла внизу, в узком проходе, прижавшись к стене и закрыв живот руками.
Я невольно посмотрел на ее круглый под юнифой живот.
Она, очевидно, заметила вся стала кругло-розовая, и розовая улыбка.
Я так счастлива так счастлива... Я полна понимаете: вровень с краями. И вот хожу и ничего не слышу, что кругом, а все слушаю внутри, в себе...
Я молчал. На лице у меня что-то постороннее, оно мешало и я никак не мог от этого освободиться. И вдруг неожиданно, еще синее, сияя, она схватила мою руку и у себя на руке я почувствовал ее губы... Это первый раз в моей жизни. Это была какая-то неведомая мне до сих пор древняя ласка, и от нее такой стыд и боль, что я (пожалуй, даже грубо) выдернул руку.
Слушайте вы с ума сошли! И не столько это вообще вы... Чему вы радуетесь? Неужели вы можете забыть о том, что вас ждет? Не сейчас так все равно через месяц, через два месяца...
Она потухла; все круги сразу прогнулись, покоробились. А у меня в сердце неприятная, даже болезненная компрессия, связанная с ощущением жалости (сердце не что иное, как идеальный насос; компрессия, сжатие засасывание насосом жидкости есть технический абсурд; отсюда ясно: на сколько в сущности абсурдны, противоестественны, болезненны все "любви", "жалости" и все прочее, вызывающее такую компрессию).
Тишина. Мутно-зеленое стекло Стены слева. Темно-красная громада впереди. И эти два цвета, слагаясь, дали во мне в виде равнодействующей как мне кажется, блестящую идею.
Стойте! Я знаю, как спасти вас. Я избавлю вас от этого: увидать своего ребенка и затем умереть. Вы сможете выкормить его понимаете вы будете следить, как он у вас на руках будет расти, круглеть, наливаться, как плод...
Она вся так и затряслась, так и вцепилась в меня.
Вы помните ту женщину... ну, тогда, давно, на прогулке. Так вот: она сейчас здесь, в Древнем Доме. Идемте к ней, и ручаюсь: я все устрою немедля.
Я уже видел, как мы вдвоем с I ведем ее коридорами вот она уже там, среди цветов, трав, листьев... Но она отступила от меня назад, рожки розового ее полумесяца дрожали и изгибались вниз.
Это та самая, сказала она.
То есть... Я почему-то смутился. Ну да: та самая.
И вы хотите, чтобы я пошла к ней чтобы я просила ее чтобы я... Не смейте больше никогда мне об этом!
Согнувшись, она быстро пошла от меня. Будто еще что-то вспомнила обернулась и крикнула:
И умру да, пусть! И вам никакого дела не все ли вам равно?
Тишина. Падают сверху, с ужасающей быстротой растут на глазах куски синих башен и стен, но им еще часы может быть дни лететь сквозь бесконечность; медленно плывут невидимые нити, оседают на лицо и никак их не стряхнуть, никак не отделаться от них.
Я медленно иду к Древнему Дому. В сердце абсурдная, мучительная компрессия...
Запись 30-я.
Конспект:
ПОСЛЕДНЕЕ ЧИСЛО. ОШИБКА ГАЛИЛЕЯ. НЕ ЛУЧШЕ ЛИ?
Вот мой разговор с I там, вчера, в Древнем Доме, среди заглушающего логический ход мыслей пестрого шума красные, зеленые, бронзово-желтые, белые, оранжевые цвета... И все время под застывшей на мраморе улыбкой курносого древнего поэта.
Я воспроизвожу этот разговор буква в букву потому что он, как мне кажется, будет иметь огромное, решающее значение для судьбы Единого Государства и больше: Вселенной. И затем здесь вы, неведомые мои читатели, быть может, найдете некоторое оправдание мне...
Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
Скачать полный текст (307 Кб)
Перейти на страницу автора
|