|
Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
Сзади, из густо дышащей чащи тел громкий голос:
Но это же безумие!
И кажется, я да, думаю, что это был именно я, вскочил на камень, и оттуда солнце, головы, на синем зеленая зубчатая пила, и я кричу:
Да, да, именно! И надо всем сойти с ума, необходимо всем сойти с ума как можно скорее! Это необходимо я знаю.
Рядом I; ее улыбка, две темных черты от краев рта вверх, углом; и во мне уголь, и это мгновенно, легко, чуть больно, прекрасно...
Потом только застрявшие, разрозненные осколки.
Медленно, низко птица. Я вижу: она живая, как я, она, как человек, поворачивает голову вправо, влево, и в меня ввинчиваются черные, круглые глаза...
Еще: спина с блестящей, цвета старой слоновой кости шерстью. По спине ползет темное, с крошечными, прозрачными крыльями насекомое спина вздрагивает, чтобы согнать насекомое, еще раз вздрагивает...
Еще: от листьев тень плетеная, решетчатая. В тени лежат и жуют что-то похожее на легендарную пищу древних: длинный желтый плод и кусок чего-то темного. Женщина сует это мне в руку, и мне смешно: я не знаю, могу ли я это есть.
И снова: толпа, головы, ноги, руки, рты. Выскакивают на секунду лица и пропадают, лопаются, как пузыри. И на секунду или, может быть, это только мне кажется прозрачные, летящие крылья-уши.
Я из всех сил стискиваю руку I. Она оглядывается:
Что ты?
Он здесь... Мне показалось...
Кто он?
...Вот только сейчас в толпе...
Угольно-черные, тонкие брови вздернуты к вискам: острый треугольник, улыбка. Мне неясно: почему она улыбается как она может улыбаться?
Ты не понимаешь I, ты не понимаешь, что значит, если он или кто-нибудь из них здесь.
Смешной! Разве кому-нибудь там, за Стеною, придет в голову, что мы здесь. Вспомни: вот ты разве ты когда-нибудь думал, что это возможно? Они ловят нас там пусть ловят! Ты бредишь.
Она улыбается легко, весело, и я улыбаюсь, земля пьяная, веселая, легкая плывет...
Запись 28-я.
Конспект:
ОБЕ. ЭНТРОПИЯ И ЭНЕРГИЯ. НЕПРОЗРАЧНАЯ ЧАСТЬ ТЕЛА.
Вот: если ваш мир подобен миру наших далеких предков, так представьте себе, что однажды в океане вы наткнулись на шестую, седьмую часть света какую-нибудь Атлантиду, и там небывалые города-лабиринты, люди, парящие в воздухе без помощи крыльев, или аэро, камни, подымаемые вверх силою взгляда, словом, такое, что вам не могло бы прийти в голову, даже когда вы страдаете сноболезнью. Вот так же и я вчера. Потому что поймите же никто и никогда из нас со времени Двухсотлетней Войны не был за Стеною я уже говорил вам об этом.
Я знаю: мой долг перед вами, неведомые друзья, рассказать подробнее об этом странном и неожиданном мире, открывшемся мне вчера. Но пока я не в состоянии вернуться к этому. Все новое и новое, какой-то ливень событий, и меня не хватает, чтобы собрать все: я подставляю полы, пригоршни и все-таки целые ведра проливаются мимо, а на эти страницы попадают только капли...
Сперва я услышал у себя за дверью громкие голоса и узнал ее голос, I, упругий, металлический и другой, почти негнувшийся как деревянная линейка голос Ю. Затем дверь разверзлась с треском и выстрелила их обеих ко мне в комнату. Именно так: выстрелила. I положила руку на спинку моего кресла и через плечо, вправо одними зубами улыбалась той. Я не хотел бы стоять под этой улыбкой.
Послушайте, сказала мне I, эта женщина, кажется, поставила себе целью охранять вас от меня как малого ребенка. Это с вашего разрешения?
И тогда другая, вздрагивая жабрами:
Да он и есть ребенок. Да! Только потому он и не видит, что вы с ним все это только затем, чтобы... что все это комедия. Да! И мой долг...
На миг в зеркале сломанная, прыгающая прямая моих бровей. Я вскочил и, с трудом удерживая в себе того с трясущимися волосатыми кулаками, с трудом протискивая сквозь зубы каждое слово, крикнул ей в упор в самые жабры:
С-сию же с-секунду вон! Сию же секунду!
Жабры вздулись кирпично-красно, потом опали, посерели. Она раскрыла рот что-то сказать и, ничего не сказав, захлопнулась, вышла.
Я бросился к I:
Я не прощу я никогда себе этого не прощу! Она смела тебя? Но ты же не можешь думать, что я думаю, что... что она... Это все потому, что она хочет записаться на меня, а я...
Записаться она, к счастью, не успеет. И хоть тысячу таких, как она: мне все равно. Я знаю ты поверишь не тысяче, но одной мне. Потому что ведь после вчерашнего я перед тобой вся, до конца, как ты хотел. Я в твоих руках, ты можешь в любой момент...
Что в любой момент, и тотчас же понял [что], кровь брызнула в уши, в щеки, я крикнул: Не надо об этом, никогда не говори мне об этом! Ведь ты же понимаешь, что это тот я, прежний, а теперь...
Кто тебя знает... Человек как роман: до самой последней страницы не знаешь, чем кончится. Иначе не стоило бы и читать...
I гладит меня по голове. Лица ее мне не видно, но по голосу слышу: смотрит сейчас куда-то очень далеко, зацепилась глазами за облако, плывущее неслышно, медленно, неизвестно куда...
Вдруг отстранила меня рукой твердо и нежно:
Слушай: я пришла сказать тебе, что, может быть, мы уже последние дни... Ты знаешь: с сегодняшнего вечера отменены все аудиториумы.
Отменены?
Да. И я шла мимо видела: в зданиях аудиториумов что-то готовят, какие-то столы, медики в белом.
Но что же это значит?
Я не знаю. Пока еще никто не знает. И это хуже всего. Я только чувствую: включили ток, искра бежит и не нынче, так завтра... Но, может быть, они не успеют.
Я уж давно перестал понимать: кто они и кто мы. Я не понимаю, чего я хочу: чтобы успели или не успели. Мне ясно только одно: I сейчас идет по самому краю и вот-вот...
Но это безумие, говорю я. Вы и Единое Государство. Это все равно, как заткнуть рукою дуло и думать, что можно удержать выстрел. Это совершенное безумие!
Улыбка:
"Надо всем сойти с ума как можно скорее сойти с ума". Это говорил кто-то вчера. Ты помнишь? Там...
Да, это у меня записано. И следовательно, это было на самом деле. Я молча смотрю на ее лицо: на нем сейчас особенно явственно темный крест.
I, милая, пока еще не поздно... Хочешь я брошу все, забуду все и уйдем с тобою туда, за Стену к этим... я не знаю, кто они.
Она покачала головой. Сквозь темные окна глаз там, внутри у ней, я видел, пылает печь, искры, языки огня вверх, навалены горы сухих, смоляных дров. И мне ясно: поздно уже, мои слова уже ничего не могут...
Встала сейчас уйдет. Может быть, уже последние дни, может быть, минуты... Я схватил ее за руку.
Нет! Еще хоть немного ну, ради... ради...
Она медленно поднимала вверх, к свету, мою руку мою волосатую руку, которую я так ненавидел. Я хотел выдернуть, но она держала крепко.
Твоя рука... Ведь ты не знаешь и немногие это знают, что женщинам отсюда, из города, случалось любить тех. И в тебе, наверное, есть несколько капель солнечной, лесной крови. Может быть, потому я тебя и
Пауза и как странно: от паузы, от пустоты, от ничего так несется сердце. И я кричу:
Ага! Ты еще не уйдешь! Ты не уйдешь пока мне не расскажешь о них потому что ты любишь... их, а я даже не знаю, кто они, откуда они. Кто они? Половина, какую мы потеряли. H2 и O а чтобы получилось H2O ручьи, моря, водопады, волны, бури нужно, чтобы половины соединились...
Я отчетливо помню каждое ее движение. Я помню, как она взяла со стола мой стеклянный треугольник и все время, пока я говорил, прижимала его острым ребром к щеке на щеке выступал белый рубец, потом наливался розовым, исчезал. И удивительно: я не могу вспомнить ее слов особенно вначале, и только какие-то отдельные образы, цвета.
Знаю: сперва это было о Двухсотлетней Войне. И вот красное на зелени трав, на темных глинах, на синеве снегов красные, непросыхающие лужи. Потом желтые, сожженные солнцем травы, голые, желтые, всклокоченные люди и всклокоченные собаки рядом, возле распухшей падали, собачьей, или, может быть, человечьей... Это, конечно за стенами: потому что город уже победил, в городе уже наша теперешняя нефтяная пища.
И почти с неба донизу черные, тяжелые складки, и складки колышутся: над лесами, над деревнями медленные столбы, дым. Глухой вой: гонят в город черные бесконечные вереницы, чтобы силою спасти их и научить счастью.
Ты все это почти знал?
Да, почти.
Но ты не знал и только немногие знали, что небольшая часть их все же уцелела и осталась жить там, за Стенами. Голые они ушли в леса. Они учились там у деревьев, зверей, птиц, цветов, солнца. Они обросли шерстью, но зато под шерстью сберегли горячую, красную кровь. С вами хуже: вы обросли цифрами, по вас цифры ползают, как вши. Надо с вас содрать все и выгнать голыми в леса. Пусть научатся дрожать от страха, от радости, от бешеного гнева, от холода, пусть молятся огню. И мы, Мефи, мы хотим...
Нет, подожди а "Мефи"? Что такое "Мефи"?
Мефи? Это древнее имя, это тот, который... Ты помнишь: там, на камне изображен юноша... Или нет: я лучше на твоем языке, так ты скорее поймешь. Вот: две силы в мире энтропия и энергия. Одна к блаженному покою, к счастливому равновесию; другая к разрушению равновесия, к мучительно-бесконечному движению. Энтропии наши или, вернее, ваши предки, христиане, поклонялись как Богу. А мы, антихристиане, мы...
Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
Скачать полный текст (307 Кб)
Перейти на страницу автора
|