|
Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
Он от слов Разумникова тихо плакал.
Кому горе, а кому радость. День поступления Разумникова в училище был днем торжества и счастия некоего Лапши... Лапша был чудак, парень шальной и благой. Широкоскулое, серого цвета лицо, голова, почти вросшая в плечи, выдавшаяся вперед неестественно грудь и остальная часть туловища, помещенная на коротких ногах, - делали фигуру его в высшей степени странною, попеременно то жалкою, то уморительною. Лицо его освещалось каким-то неразгаданным, постоянно меняющимся внутренним светом: оно сериозно, даже угрюмо, но вдруг Лапша без всякой причины покраснеет, а потом раскатится смехом, и все это совершается в нем быстро и неуловимо. Он при всем этом не был дураком. В лице его вы видите образчик бурсацкой застенчивости, которая особенно развилась от его несчастного безобразия. Не будь этой застенчивости, он, быть может, и не сидел бы в Камчатке... Таков был Лапша. Но он делался совершенно иным человеком, когда пел что-нибудь: значит, талант. Голосок он имел довольно приятный и владел тонко развитым слухом. Всегдашней, самой задушевной мечтой его было иметь свою скрипку и выучиться играть на ней, но мечта так и осталась мечтой: теперь он где-то пастухом монастырских коров и, говорят, отлично играет на рожке...
Подходит к Лапше Карась.
- Что тебе? - говорит Лапша, ежась, двигая плечами и выпячивая свое странное лицо.
- Поучи меня обиходу.
Лапшу медом не корми, а только дай в руки обиход.
- Пойдем. Сначала надо ноты выучить.
Отправились они в Камчатку и затянули - ут, ре, ми, фа и т.д.
- Не так: надо тоном выше!
Карась усиливается тоном выше.
- Чересчур высоко - теперь ниже надо.
Карась на новый манер.
Долго они упражнялись в церковногласии. Спотели оба.
Но вот Лапша съежился, перегнулся, вытянулся, сделал сначала тоскливую рожу, а потом вдруг поднес к носу Карася кукиш...
- Это что?
- Кукиш!
Лапша после этого захохотал.
- Да что с тобой?
- Не буду учить...
- Голубчик... Лапша...
- Не поймешь ничего...
Лапша убежал...
Остервенение напало на Карася. Он грыз свои ногти и, мигая глазами, усиливался удержать злую соленую слезу, которая ползла на щеку.
- Когда так, к черту все!
Он ударил об пол обиходом...
- Проклятое училище! - проговорил он...
Карась начал вести себя неприлично. Если бы не проклятое наказание, Карась от среды до воскресенья провел бы время, мирно почивая на лаврах, но теперь он был раздражен, и жизнь его пошла ломаным путем.
Подходит к нему один из его любимых дураков, бедная Катька.
- Нет ли у тебя хлебца?
- Этого не хочешь ли?
Карась предлагает голодному Катьке туго натянутую фигу. Катька отходит от него печально...
Карась идет развлечься на училищный двор.
- Карасики, пучеглазики! - говорит ему _Тальянец_, второкурсный мужлан старшего класса, ученик с вывороченными ногами.
- Кривы ножки, кочерыжки! - отвечает Карась...
Тальянец начинает его преследовать.
- На кривых ногах пять верст дальше! - отвечает Карась, пускает в него комом грязи и удаляется опять в класс.
Подходит к нему другой дурак, _Зябуня_.
- Карасик, - говорит он ласково.
- Ты что, животное безмозглое?
- Карасик...
- Поди прочь, пустая башка!
Пустая башка тоже отходит от него печально...
Карась стал несговорчив и несправедлив. Он чувствует это, и его начинает мучить совесть...
- Черт знает, какая тоска, - объясняет он приступы совести...
Идет Карась ко второуездному классу, берется за ручку двери и начинает стучать ею: ученики низших классов, не имевшие права входить в высший, так вызывали второуездных. Выходит ученик.
- Кого тебе?
- Тавлю.
- Сейчас.
Вышел Тавля.
- Чего тебе?
- Дай в долг.
- Сколько?
- Пять копеек.
- В воскресенье семь.
- Нет уж, после воскресенья, в другое. Я не уволен. Откуда ж мне взять?
- Тогда десять.
Карась задумался на минуту.
- Давай, - сказал он, махнув рукою...
Тавля отсчитал ему пять копеек...
Карась отправился в сбитенную, съел там на три копейки сухарей, а на две выпил сбитню. И угощение не успокоило его. Оно напомнило ему только домашний чай и кофе. Затосковал Карась.
- Боже мой, - проговорил он, - неужели не отпустят меня на пасху? Пойду попрошу еще Лапшу: не поучит ли? А нет! черт с ними!.. не выучиться мне!..
После того Карась из пустяков каких-то полез в драку, и хотя пустил в дело зубы, когти и ноги, как обыкновенно, однако его все-таки поколотили.
Для Карася не было наказания тяжелее, как неотпуск домой. И вот еще порядочный бурсацкий учитель Разумников не понимал же, что такое наказание гнусно, незаконно и вредно. Не понимают педагоги и понимать не хотят, что они, когда запрещают человеку, в виде наказания, переступать порог отцовского дома, то этим самым вгоняют его в скуку, тоску и апатию, подвергают на скандалы разного рода, поселяют к уроку или нравственному правилу, за которые штрафуют и шельмуют, полное отвращение, лицемерное исполнение и страсть к запрещенному поступку. Неужли такие плоды в видах здравой педагогики? Кроме того, чем виноваты отец и мать, когда они во время праздника, по приговору педагогов, не видят в своей семье сына, часто любимого, часто единственного сына? за что братья и сестры лишаются свидания со своим братом? за что их-то наказывают педагоги? Воскресный день во многих семействах один только и есть свободный день в неделе - к чему же он туманится печалью по сыне или брате? Портить чужой праздник никто не имеет права, это дело нечестное, дело несправедливое. И неужели отец и мать, если они любят своего сына, меньшее могут иметь на него влияние, нежели черствый педагог? Многие педагоги скажут на это: "да". Был же, например, болван, которого мы называли Медведем, семинарский инспектор, который привязанность к родному дому ставил ученику в преступление на том основании, что желающий быть дома не желает быть в школе, значит, ненавидит науку и нравственность, проводимые в ней. Диво, что такие черные педагоги, как лишенные деторождения, не наказывали детей за любовь к родителям!
Но таких педагогов скорее прошибешь колом, нежели добрым словом. Бог с ними. Лучше посмотрим, что сталось с Карасем, когда он страдал от мысли, что его не отпустят домой на целую пасху.
Учителем арифметики того класса, где был Карась, был некто Павел Алексеевич Ливанов; собственно говоря, не один Ливанов, а два или, если угодно, один, но в двух _естествах_ - Ливанов пьяный и Ливанов трезвый.
Третья _перемена_, которая была после обеда, назначалась для арифметики... Стоят при входе в класс _караульные_, ожидающие Ливанова. Ливанов входит в ворота училища...
- Каков? - спрашивает один караульный...
- Руками махает, значит, того...
- Это еще ничего не значит...
- Да ты не видишь, что он у привратника просит понюхать табаку?
- Именно так... Значит, пишет по восемнадцатому псалму.
Караульные бегут в класс и с восторгом возвещают:
- Братцы, Ливанов в пьяном естестве...
Класс оживляется, книги прячутся в парты. Хохот и шум. Один из великовозрастных, _Пушка_, надевает на себя шубу овчиной вверх... Он становится у дверей, чрез которые должен проходить Ливанов... Входит Ливанов. На него бросается Пушка...
- Господи, твоя воля, - говорит Ливанов, отступая назад и крестясь...
Пушка кубарем катится под парту.
- Мы разберем это, - говорит Ливанов и идет к столику.
В классе шум...
- Господа, - начинает Ливанов нетвердым голосом...
- Мы не господа, вовсе не господа, - кричат ему в ответ...
Ливанов подумал несколько времени и, собравшись с мыслями, начинает иначе:
- Братцы...
- Мы не братцы!
Ливанов приходит в удивление...
- Что? - спрашивает он строго...
- Мы не господа и не братцы...
- Так... это так... Я подумаю...
- Скорее думайте...
- Ученики, - говорит Ливанов...
- Мы не ученики...
- Что? как не ученики? кто же вы? а! знаю кто.
- Кто, Павел Алексеевич, кто?
- Кто? А вот кто: вы - свинтусы!..
Эта сцена сопровождается постоянным смехом бурсаков. Ливанов начинает хмелеть все больше и больше...
- Милые дети, - начинает Ливанов...
- Ха-ха-ха! - раздается в классе...
- Милые дети, - продолжает Ливанов, - я... я женюсь... да... у меня есть невеста...
- Кто, кто такая?..
- Ах вы, поросята!.. Ишь чего захотели: скажи им кто? Эва, не хотите ли чего?
Ливанов показывает им фигу...
- Сам съешь!
- Нет, вы съешьте! - отвечал он сердито.
На нескольких партах показали ему довольно ядреные фиги. Увлекшись их примером, один за другим, ученики показывали своему педагогу фиги. Более ста бурсацких фиг было направлено на него...
- Черти!.. цыц!.. руки по швам!.. слушаться начальства!..
- Ребята, _нос_ ему! - скомандовал _Бодяга_ и, подставив к своему носу большой палец одной руки, зацепив за мизинец этой руки большой палец другой, он показал эту штуку своему учителю... Примеру Бодяги последовали его товарищи...
Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
Скачать полный текст (327 Кб)
Перейти на страницу автора
|