|
Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
Я посмотрел на него и вижу, что он совсем сизый, и весь осоловевши, и на ногах покачивается, и говорю:
"Да разумеется, что ты пьян".
А он отвечает:
"Ну, теперь отвернись на минуту на образ и прочитай в уме "Отче наш".
Я отвернулся и действительно, только "Отче наш", глядя на образ, в уме прочитал, а этот пьяный баринок уже опять мне командует:
"А ну-ка погляди теперь на меня? пьян я теперь или нет?"
Обернулся я и вижу, что он, точно ни в одном глазу у него ничего не было, и стоит, улыбается.
Я говорю:
"Что же это значит: какой это секрет?"
А он отвечает:
"Это, - говорит, - не секрет, а это называется магнетизм".
"Не понимаю, мол, что это такое?"
"Такая воля, - говорит, - особенная в человеке помещается, и ее нельзя ни пропить, ни проспать, потому что она дарована. Я, - говорит, - это тебе показал для того, чтобы ты понимал, что я, если захочу, сейчас могу остановиться и никогда не стану пить, но я этого не хочу, чтобы другой кто-нибудь за меня не запил, а я, поправившись, чтобы про бога не позабыл. Но с другого человека со всякого я готов и могу запойную страсть в одну минуту свести".
"Так сведи, - говорю, - сделай милость, с меня!"
"А ты, - говорит, - разве пьешь?"
"Пью, - говорю, - и временем даже очень усердно пью".
"Ну так не робей же, - говорит, - это все дело моих рук, и я тебя за твое угощение отблагодарю: все с тебя сниму".
"Ах, сделай милость, прошу, сними!"
"Изволь, - говорит, - любезный, изволь: я тебе это за твое угощение сделаю; сниму и на себя возьму", - и с этим крикнул опять вина и две рюмки.
Я говорю:
"На что тебе две рюмки?"
"Одна, - говорит, - для меня, другая - для тебя!"
"Я, мол, пить не стану".
А он вдруг как бы осерчал и говорит:
"Тссс! силянс! [молчание (франц.)] молчать! Ты теперь кто? - больной".
"Ну, мол, ладно, будь по-твоему: я больной".
"А я, - говорит, - лекарь, и ты должен мои приказания исполнять и принимать лекарство", - и с этим налил и мне и себе по рюмке и начал над моей рюмкой в воздухе, вроде как архиерейский регент, руками махать.
Помахал, помахал и приказывает:
"Пей!"
Я было усумнился, но как, по правде сказать, и самому мне винца попробовать очень хотелось и он приказывает: "Дай, - думаю, - ни для чего иного, а для любопытства выпью!" - и выпил.
"Хороша ли, - спрашивает, - вкусна ли, или горька?"
"Не знаю, мол, как тебе сказать".
"А это значит, - говорит, - что ты мало принял", - и налил вторую рюмку и давай опять над нею руками мотать. Помотает-помотает и отряхнет, и опять заставил меня и эту, другую, рюмку выпить и вопрошает: "Эта какова?"
Я пошутил, говорю:
"Эта что-то тяжела показалась".
Он кивнул головой, и сейчас намахал третью, и опять командует: "Пей!" Я выпил и говорю:
"Эта легче, - и затем уже сам в графин стучу, и его потчую, и себе наливаю, да и пошел пить. Он мне в этом не препятствует, но только ни одной рюмки так просто, не намаханной, не позволяет выпить, а чуть я возьмусь рукой, он сейчас ее из моих рук выймет и говорит:
"Шу, силянс... атанде" [подождите (франц.)], - и прежде над нею руками помашет, а потом и говорит:
"Теперь готово, можешь _принимать, как сказано_".
И лечился я таким образом с этим баринком тут в трактире до самого вечера, и все был очень спокоен, потому что знаю, что я пью не для баловства, а для того, чтобы перестать. Попробую за пазухою деньги, и чувствую, что они все, как должно, на своем месте целы лежат, и продолжаю.
Барин мне тут, пивши со мною, про все рассказывал, как он в свою жизнь кутил и гулял, и особенно про любовь, и впоследи всего стал ссориться, что я любви не понимаю.
Я говорю:
"Что же с тем делать, когда я к этим пустякам не привлечен? Будет с тебя того, что ты все понимаешь и зато вон какой лонтрыгой (*24) ходишь".
А он говорит:
"Шу, силянс! любовь - наша святыня!"
"Пустяки, мол".
"Мужик, - говорит, - ты и подлец, если ты смеешь над священным сердца чувством смеяться и его пустяками называть".
"Да, пустяки, мол, оно и есть".
"Да ты понимаешь ли, - говорит, - что такое "краса, природы совершенство"?
"Да, - говорю, - я в лошади красоту понимаю".
А он как вскочит и хотел меня в ухо ударить.
"Разве лошадь, - говорит, - краса, природы совершенство?"
Но как время было довольно поздно, то ничего этого он мне доказать не мог, а буфетчик видит, что мы оба пьяны, моргнул на нас молодцам, а те подскочили человек шесть и сами просят... "пожалуйте вон", а сами подхватили нас обоих под ручки, и за порог выставили, и дверь за нами наглухо на ночь заперли.
Вот тут и началось такое наваждение, что хотя этому делу уже много-много лет прошло, но я и по сие время не могу себе понять, что тут произошло за действие и какою силою оно надо мною творилось, но только таких искушений и происшествий, какие я тогда перенес, мне кажется, даже ни в одном житии в Четминеях (*25) нет.
12
- Первым делом, как я за дверь вылетел, сейчас же руку за пазуху и удостоверился, здесь ли мой бумажник? Оказалось, что он при мне. "Теперь, - думаю, - вся забота, как бы их благополучно домой донести". А ночь была самая темная, какую только можете себе вообразить. В лете, знаете, у нас около Курска бывают такие темные ночи, но претеплейшие и премягкие: по небу звезды как лампады навешаны, а понизу темнота такая густая, что словно в ней кто-то тебя шарит и трогает... А на ярмарке всякого дурного народа бездна бывает, и достаточно случаев, что иных грабят и убивают. Я же хоть силу в себе и ощущал, но думаю, во-первых, я пьян, а во-вторых, что если десять или более человек на меня нападут, то и с большою силою ничего с ними не сделаешь, и оберут, а я хоть и был в кураже, но помнил, что когда я, не раз вставая и опять садясь, расплачивался, то мой компаньон, баринок этот, видел, что у меня с собою денег тучная сила. И потому вдруг мне, знаете, впало в голову: нет ли с его стороны ко вреду моему какого-нибудь предательства? Где он взаправду? вместе нас вон выставили, а куда же он так спешно делся?
Стою я и потихоньку оглядываюсь и, имени его не зная, потихоньку зову так:
"Слышишь, ты? - говорю, - магнетизер, где ты?"
А он вдруг, словно бес какой, прямо у меня перед глазами вырастает и говорит:
"Я вот он".
А мне показалось, что будто это не тот голос, да и впотьмах даже и рожа не его представляется.
"Подойди-ка, - говорю, - еще поближе". И как он подошел, я его взял за плечи, и начинаю рассматривать, и никак не могу узнать, кто он такой? как только его коснулся, вдруг ни с того ни с сего всю память отшибло. Слышу только, что он что-то по-французски лопочет: "ди-ка-ти-ли-ка-ти-пе", а я в том ничего не понимаю.
"Что ты такое, - говорю, - лопочешь?"
А он опять по-французски:
"Ди-ка-ти-ли-ка-типе".
"Да перестань, - говорю, - дура, отвечай мне по-русски, кто ты такой, потому что я тебя позабыл".
Отвечает:
"Ди-ка-ти-ли-ка-типе: я магнетизер".
"Тьфу, мол, ты, пострел этакой! - и на минутку будто вспомню, что это он, но стану в него всматриваться, и вижу у него два носа!.. Два носа, да и только! А раздумаюсь об этом - позабуду, кто он такой...
"Ах ты, будь ты проклят, - думаю, - и откуда ты, шельма, на меня навязался?" - и опять его спрашиваю:
"Кто ты такой?"
Он опять говорит:
"Магнетизер".
"Провались же, - говорю, - ты от меня: может быть, ты черт?"
"Не совсем, - говорит, - так, а около того".
Я его в лоб и стукнул, а он обиделся и говорит:
"За что же ты меня ударил? я тебе добродетельствую и от усердного пьянства тебя освобождаю, а ты меня бьешь?"
А я, хоть что хочешь, опять его не помню и говорю:
"Да кто же ты, мол, такой?"
Он говорит:
"Я твой довечный друг".
"Ну, хорошо, мол, а если ты мой друг, так ты, может быть, мне повредить можешь?"
"Нет, - говорит, - я тебе такое пти-ком-пе представлю, что ты себя иным человеком ощутишь.
"Ну, перестань, - говорю, - пожалуйста, врать".
"Истинно, - говорит, - истинно: такое пти-ком-пе..."
"Да не болтай ты, - говорю, - черт, со мною по-французски: я не понимаю, что то за пти-ком-пе!"
"Я, - отвечает, - тебе в жизни новое понятие дам".
"Ну, вот это, мол, так, но только какое же такое ты можешь мне дать новое понятие?"
"А такое, - говорит, - что ты постигнешь красу, природы совершенство".
"Отчего же я, мол, вдруг так ее и постигну?"
"А вот пойдем, - говорит, - сейчас увидишь".
"Хорошо, мол, пойдем".
И пошли. Идем оба, шатаемся, но все идем, а я не знаю куда, и только вдруг вспомню, что кто же это такой со мною, и опять говорю:
"Стой! говори мне, кто ты? иначе я не пойду".
Он скажет, и я на минутку как будто вспомню, и спрашиваю:
"Отчего же это я позабываю, кто ты такой?"
А он отвечает:
"Это, - говорит, - и есть действие от моего магнетизма; но только ты этого не пугайся, это сейчас пройдет, только вот дай-я в тебя сразу побольше магнетизму пущу".
И вдруг повернул меня к себе спиною и ну у меня в затылке, в волосах пальцами перебирать... Так чудно: копается там, точно хочет мне взлезть в голову.
Я говорю:
"Послушай, ты... кто ты такой! что ты там роешься?"
"Погоди, - отвечает, - стой: я в тебя свою силу магнетизм перепущаю".
"Хорошо, - говорю, - что ты силу перепущаешь, а может, ты меня обокрасть хочешь?"
Он отпирается.
"Ну так постой, мол, я деньги попробую".
Попробовал - деньги целы.
"Ну, теперь, мол, верно, что ты не вор", - а кто он такой - опять позабыл, но только уже не помню, как про то и спросить, а занят тем, что чувствую, что уже он совсем в меня сквозь затылок точно внутрь влез и через мои глаза на свет смотрит, а мои глаза ему только словно как стекла.
"Вот, - думаю, - штуку он со мной сделал!"
"А где же теперь, - спрашиваю, - мое зрение?"
"А твоего, - говорит, - теперь уже нет".
"Что, мол, это за вздор, что нет?"
Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
Скачать полный текст (254 Кб)
Перейти на страницу автора
|