 |
|
|
Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16
- Положите, - говорю, - где вам понравится.
- Вот тут-то, - отвечает, - на диване его пока положу.
Положила саквояж на диван и сама села.
"Милый гость, - думаю себе, - бесцеремонливый".
- Этакие нынче образки маленькие, - начала Домна Платоновна, - в моду пошли, что ничего и не рассмотришь. Во всех это у аристократов все маленькие образки. Как это нехорошо.
- Чем же это вам так не нравится?
- Да как же: ведь это, значит, они бога прячут, чтоб совсем и не найти его.
Я промолчал.
- Да право, - продолжала Домна Платоновна, - образ должен быть в свою меру.
- Какая же, - говорю, - мера, Домна Платоновна, на образ установлена? - и сам, знаете, вдруг стал чувствовать себя с ней как со старой знакомой.
- А как же! - возговорила Домна Платоновна, - посмотри-ка ты, милый друг, у купцов: у них всегда образ в своем виде, ланпад и сияние... все это как должно. А это значит, господа сами от бога бежат, и бог от них далече. Вот нынче на святой была я у одной генеральши... и при мне камердинер ее входит и докладывает, что священники, говорит, пришли.
"Отказать", - говорит.
"Зачем, - говорю ей, - не отказывайте - грех".
"Не люблю, - говорит, - я попов".
Ну что ж, ее, разумеется, воля; пожалуй себе отказывай, только ведь ты не любить посланного; а тебя и пославший любить не будет.
- Вон, - говорю, - какая вы. Домна Платоновна, рассудительная!
- А нельзя, - отвечает, - мой друг, нынче без рассуждения. Что ты сколько за эту комнату платишь?
- Двадцать пять рублей.
- Дорого.
- Да и мне кажется дорого.
- Да что ж, - говорит, - не переедешь?
- Так, - говорю, - возиться не хочется.
- Хозяйка хороша.
- Нет, полноте, - говорю, - что вы там с хозяйкой.
- Ц-ты! Говори-ка, брат, кому-нибудь другому, да не мне; я знаю, какие все вы, шельмы.
"Ничего, - думаю, - отлично ты, гостья дорогая, выражаешься".
- Они, впрочем, полячки-то эти, ловкие тоже, - продолжала, зевнув и крестя рот, Домна Платоновна, - они это с рассуждением делают.
- Напрасно, - говорю, - вы Домна Платоновна, так о Моей хозяйке думаете: она женщина честная.
- Да тут, друг милый, и бесчестия ей никакого нет; она человек молодой.
- Речи ваши, - говорю, - Домна Платоновна, умные и справедливые, но только я-то тут ни при чем.
- Ну, был ни при чем, стал городничОм; знаю уж я эти петербургские обстоятельства, и мне толковать про них нечего.
"И вправду, - думаю, - тебя, матушка, не разуверишь".
- А ты ей помогай - плати, мол, за квартиру-то, - говорила Домна Платоновна, пригинаясь ко мне и ударяя меня слегка по плечу.
- Да как же, - говорю - не платить?
- А так - знаешь, ваш брат, как осетит нашу сестру, так и норовит сейчас все на ее счет...
- Полноте, что это вы! - останавливаю Домну Платоновну.
- Да, дружок, наша-то сестра, особенно русская, в любви-то куда ведь она глупа; "на, мой сокол, тебе", готова и мясо с костей срезать да отдать; а ваш брат шаматон этим и пользуется.
- Да полноте вы, Домна Платоновна, какой я ей любовник.
- Нет, а ты ее жалей. Ведь если так-то посудить, ведь жалка, ей-богу же, друг мой, жалка наша сестра! Нашу сестру уж как бы надо было бить да драть, чтоб она от вас, поганцев, подальше береглась. И что это такое, скажи ты, за мудрено сотворено, что мир весь этими соглядатаями, мужчинами преисполнен!.. На что они? А опять посмотришь, и без них все будто как скучно; как будто под иную пору словно тебе и недостает чего. Черта в стуле, вот чего недостает! - рассердилась Домна Платоновна, плюнула и продолжала: - Я вон так-то раз прихожу к полковнице Домуховской... не знавал ты ее?
- Нет, - говорю, - не знавал.
- Красавица.
- Не знаю.
- Из полячек.
- Так что ж, - говорю, - разве я всех полячек по Петербургу знаю?
- Да она не из самых настоящих полячек, а крещеная - нашей веры!
- Ну, вот и знай ее, какая такая есть госпожа Домуховская не из самых полячек, а нашей веры. Не знаю, - говорю, - Домна Платоновна; решительно не знаю.
- Муж у нее доктор.
- А она полковница?
- А тебе это в диковину, что ль?
- Ну-с, ничего, - говорю, - что же дальше?
- Так она с мужем-то с своим, понимаешь, попштыкалась.
- Как это попштыкалась?
- Ну, будто не знаешь, как, значит, в чем-нибудь не уговорились, да сейчас пшик-пшик, да и в разные стороны. Так и сделала эта Леканидка.
"Очень, - говорит, - Домна Платоновна, он у меня нравен".
Я слушаю да головой качаю.
"Капризов, - говорит, - я его сносить не могу; нервы мои, - говорит, - не выносят".
Я опять головой качаю. "Что это, - думаю, - у них нервы за стервы, и отчего у нас этих нервов нет?"
Прошло этак с месяц, смотрю, смотрю - моя барыня квартиру сняла: "Жильцов, - говорит, - буду пущать".
"Ну что ж, - думаю, - надоело играть косточкой, покатай желвачок; не умела жить за мужней головой, так поживи за своей: пригонит нужа и к поганой луже, да еще будешь пить да похваливать".
Прихожу к ней опять через месяц, гляжу - жилец у нее есть, такой из себя мужчина видный, ну только худой и этак немножко осповат.
"Ах, - говорит, - Домна Платоновна, какого мне бог жильца послал - деликатный, образованный и добрый такой, всеми моими делами занимается".
"Ну, деликатиться-то, мол, они нынче все уж, матушка, выучились, а когда во все твои дела уж он взошел, так и на что ж того и законней?"
Я это смеюсь, а она, смотрю, пых-пых, да и спламенела.
Ну, мой суд такой, что всяк себе как знает, а что если только добрый человек, так и умные люди не осудят и бог простит. Заходила я потом еще раза два, все застаю: сидит она у себя в каморке да плачет.
"Что так, - говорю, - мать, что рано соленой водой умываться стала?"
"Ах, - говорит, - Домна Платоновна, горе мое такое", - да и замолчала.
"Что, мол, - говорю, - такое за горе? Иль живую рыбку съела?"
"Нет, - говорит, - ничего такого, слава богу, нет".
"Ну, а нет, - говорю, - так все другое пустяки".
"Денег у меня ни грошика нет".
"Ну, это, - думаю, - уж действительно дрянь дело; но знаю я, что человека в такое время не надо печалить".
"Денег, - говорю, - нет - перед деньгами. А жильцы ж твои?" - спрашиваю.
"Один, - говорит, - заплатил, а то пустые две комнаты".
"Вот уж эта мерзость запустения, - говорю, - в вашем деле всего хуже. Ну, а дружок-то твой?" Так уж, знаешь, без церемонии это ее спрашиваю.
Молчит, плачет. Жаль мне ее стало: слабая, вижу, неразумная женщина.
"Что ж, - говорю, - если он наглец какой, так и вон его".
Плачет на эти слова, ажно платок мокрый за кончики зубами щипет.
"Плакать, - говорю, - тебе нечего и убиваться из-за них, из-за поганцев, тоже не стоит, а что отказала ему, да только всего и разговора, и найдем себе такого, что и любовь будет и помощь; не будешь так-то зубами щелкать да убиваться". А она руками замахала: "Не надо! не надо! не надо!" - да сама кинулась в постель головой, в подушки, и надрывается, ажно как спинка в платье не лопнет. У меня на то время был один тоже знакомый купец (отец у него по Суровской линии свой магазин имеет), и просил он меня очень: "Познакомь, - говорит, - ты меня, Домна Платоновна, с какой-нибудь барышней, или хоть и с дамой, но только чтоб очень образованная была. Терпеть, - говорит, - не могу необразованных". И поверить можно, потому и отец у них, и все мужчины в семье все как есть на дурах женаты, и у этого-то тоже жена дурища - все, когда ни приди, сидит да печатаные пряники ест.
"На что, - думаю, - было бы лучше желать и требовать, как эту Леканиду суютить с ним". Но, вижу, еще глупа - я и оставила ее: пусть дойдет на солнце!
Месяца два я у нее не была. Хоть и жаль было мне ее, но что, думала себе, когда своего разума нет и сам человек ничем кругом себя ограничить не понимает, так уж ему не поможешь.
Но о спажинках (*6) была я в их доме; кружевцов немного продала, и вдруг мне что-то кофию захотелось, и страсть как захотелось. Дай, думаю, зайду к Домуховской, к Леканиде Петровне, напьюсь у нее кофию. Иду это по черной лестнице, отворяю дверь на кухню - никого нет. Ишь, говорю, как живут откровенно - бери что хочешь, потому и самовар и кастрюли, все, вижу, на полках стоит.
Да только что этак-то подумала, иду по коридору и слышу, что-то хлоп-хлоп, хлоп-хлоп. Ах ты боже мой! что это? - думаю. Скажите пожалуйста, что это такое? Отворяю дверь в ее комнату, а он, этот приятель-то ее добрый - из актеров он был, и даже немаловажный актер - артист назывался; ну-с, держит он, сударь, ее одною рукою за руку, а в другой нагайка.
"Варвар! варвар! - закричала я на него, - что ты это, варвар, над женщиной делаешь!" - да сама-то, знаешь, промеж них, саквояжем-то своим накрываюсь, да промеж них-то. Вот ведь что вы, злодеи, над нашей сестрой делаете!
Я молчал.
- Ну, тут-то я их разняла, не стал он ее при мне больше наказывать, а она еще было и отговаривается.
"Это, - говорит, - вы не думайте, Домна Платоновна; это он шутил".
"Ладно, - говорю, - матушка; бочка-то, гляди, в платье от его шутилки не потрескались ли". Однако жили опять; все он у нее стоял на квартире, только ничего ей, мошенник, ни грошика не платил.
- Тем и кончилось?
- Ну, нет; через несколько времени пошел у них опять карамболь (*7), пошел он ее опять что день трепать, а тут она какую-то жиличку еще к себе, приезжую барыньку из купчих, приняла. Чай, ведь сам знаешь, наши купчихи, как из дому вырвутся, на это дело препростые... Ну он ко всему же к прежнему да еще почал с этой жиличкой амуриться - пошло у них теперь такое, что я даже и ходить перестала.
"Бог с вами совсем! живите, - думаю, - как хотите".
Только тринадцатого сентября, под самое воздвиженье честнаго и животворящего креста, пошла я к Знаменью, ко всенощной. Отстояла всенощную, выхожу и в самом притворе на паперти, гляжу - эта самая Леканида Петровна. Жалкая такая, бурнусишко старенький, стоит на коленочках в уголочке и плачет. Опять меня взяла на нее жалость.
Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16
Скачать полный текст (152 Кб)
Перейти на страницу автора
|
|