 |
|
|
- Ты все свое. Истинный ты Козел! - с досадой говорил Бузыга. - Куда мне твой соловый жеребенок, к черту? Его же в каждом селе знают, как облупленного. В позапрошлом году угнал я верхового коня у бухгалтера с сахарного завода. Весь гнедой, сукин сын, без отметины, а левая передняя нога, шут ее дери, белая. Я с ним туда, я с ним сюда - все с меня смеются, как с дурня. "Мы, говорят, с глузду еще не съехали. Такого коня и в Ровном не продашь, он по всей губернии известен". Ты не знаешь, Козел, за что я его продал? За кувшин кислого молока. Что свистишь? Верно тебе говорю. Волька Фишкин купил. Увидел, шибенник, что я от жары язык высунул, и зовет меня: "Слухайте, Бузыга, а ну, зайдите трошки до меня, кислого молока выпить". Зашел я, а он мне потом говорит: "Послушайте, Бузыга, мне с вами всегда приятно иметь дело, но этого коня у вас купит только дурень. Все равно вы его вечером бросите куда попало. Лучше бы вы его отдали мне, а я его отведу назад, на завод. Может быть, заработаю сколько-нибудь грошей на чай?" Я ему и отдал лошадь, а он ее потом в Подольской губернии, на Ярмолинецкой ярмарке, продал за сто тридцать карбованцев. Так вот что значит, Козел, таких коней уводить.
- Н-на... это так, - в раздумье протянул старик и почавкал беззубым ртом. - А вот тоже хороши караковые коньки у Викентия Сироты... И подвести легко...
- У Викентия... да, оно, конечно... - нерешительно согласился Бузыга. - Викентий, это верно... Только, знаешь, Козел, жалко мне Викентия обижать. Небогатый он мужик и всегда такой ласковый... Сколько раз, бывало, голова трещит, как котел, - скажешь ему: "Опохмели, Викентий", - сейчас постарается. Нет, жаль мне Викентия...
- Ерунда! Никого не жаль, - злобно сказал Аким Шпак.
- Нет, Викентия ты оставь, - твердо приказал Бузыга. - Говори других.
- Кто же еще? Микола Грач разве?
- Микола Грач, это - другой табак. Только хитрый, дьявол. Ну, да все одно - Грача будем помнить на всякий случай.
- Можно еще Андрееву кобылу подвести, белую. Ничего кобылка...
- К черту белую! - сердито воскликнул Бузыга. - И стара, и волосы везде налезут. Первая примета... Помнишь, как Жгун с белой лошадью вляпался?.. Тес... Помолчи-ка, Козел, - махнул он рукой на старика. - Что это с нашим хлопчиком?
Василь корчился на земле, изо всех сил стараясь съежиться таким образом, чтобы в него как можно меньше проникала холодная болотная сырость. Зубы его громко стучали друг о друга.
- Что, хлопец, проняло тебя? - услышал он вдруг над своей головой густой голос, звучавший с непривычной мягкостью.
Мальчик открыл глаза и увидел склонившееся над ним большое лицо Бузыги.
- Постой-ка, я тебя укрою, - говорил конокрад, снимая с себя пиджак. - Что же ты раньше-то не сказал, дурной, что тебе холодно? Повернись трошки... Вот так...
Бузыга заботливо подтыкал полы пиджака под бока мальчику, а сам сел подле него и положил ему на плечо свою широкую, тяжелую руку. Чувство невыразимого удовольствия и благодарности задрожало у Василя в груди, волной подкатилось к горлу и защипало глаза. Пиджак был большой и очень толстый, еще теплый от тела Бузыги и пахнувший запахом здорового пота и махорки. Мальчик быстро стал согреваться под ним. Съежившись в комочек и плотно зажмурив глаза, он ощупью отыскал большую, приятно тяжелую руку Бузыги и ласково прикоснулся к ней кончиками пальцев. И уже опять в его затуманившемся сознании побежала через темный лес белая длинная дорога.
Он заснул так крепко, что ему показалось, будто он только на миг закрыл глаза и тотчас же открыл их. Но когда открыл их, то повсюду уже был разлит тонкий, неверный полусвет, в котором кусты и деревья выделялись серыми, холодными пятнами. Ветер усилился. По-прежнему нагибались верхушки лозняка и раскачивались старые ветлы, но в этом уже не было ничего тревожного и страшного. Над рекой поднялся туман. Разорванными косыми клочьями, наклоненными в одну и ту же сторону, он быстро несся по воде, дыша сыростью.
Бузыга с посиневшим от холода, но веселым лицом легонько толкал Василя в плечо и говорил нараспев, подражая колокольному звону:
По-оп Ма-а-ртын,
Спи-ишь ли-и ты?
Звонят в колокольню...
- Вставай, хлопчик, - сказал он, встретив улыбающийся взгляд Василя. - Время идти.
Козел глухо кашлял старческим, утренним, затяжным кашлем, закрывая рот рукавом и так давясь горлом, как будто его рвало. Лицо у него было серо-зеленое, точно у трупа. Он долго и беспомощно махал своими культяпками по направлению Василя, но кашель мешал ему заговорить. Наконец, справившись и тяжело переводя дух, он сказал.
- Так ты, Василь, проводишь Бузыгу через Маринкино болото до Переброда...
- Знаю я, - нетерпеливо прервал его мальчик.
- А ты, щенок, помолчи! - сердито крикнул старик и опять надолго закашлялся. - Смотри, чтобы вам в казенном лесу в окно не провалиться. Там трясина...
- Да знаю же я... Говорил ты...
- Дай досказать... Помни, мимо млина не идите, лучше попод горой пройти - на млине работники рано встают. Возле панских прясел человек будет держать четырех лошадей. Так двух Бузыга возьмет в повод, а на одну ты садись и езжай за ним до Крешева. Ты слушай, что тебе Бузыга будет говорить. Ничего не бойся. Пойдешь назад, - если тебя спросят, куда ходил? - говори: ходили с дедом в казенный лес лыки драть... Ты только не бойся, Василь...
- Ну тебя к черту! Ничего я не боюсь, - небрежно огрызнулся Василь, отворачиваясь от старика. - Бузыга, пойдем, что ли...
- Ах ты, капшук. Какой сердитый! - радостно засмеялся Бузыга. - Так его, так, старого пса... Ну, айда. Иди вперед.
Аким Шпак вдруг засопел и затоптался на одном месте. Его хмурое лицо было измято бессонной ночью и казалось еще больше свороченным набок: белки черных глаз были желтые, с кровавыми жилками и точно налитые какой-то грязной слизью.
- Деньги пополам, Бузыга, - сказал он мрачно. - Мы тебя не обижаем. Половина тебе, а половина нам троим: мне, Козлу и Кубику... Так чтобы без обмана. Мы все равно потом узнаем...
- Ладно! - крикнул беспечно Бузыга. - Прощайте!
- С богом! - сказал Козел.
Аким Шпак неуклюже, всем туловищем повернулся к старику, поглядел на него с ненавистью и крепко сплюнул.
- Тьфу, нищ-щий, - прошипел он сквозь стиснутые зубы.
5
Онисим Козел жил со своим внуком на краю села, около моста, в покосившейся набок и глубоко вросшей в землю хатенке, у которой давным-давно развалилась труба, белая наружная обмазка отпала извилистыми кусками, оголив внутренний слой желтой глины, а стекла, кое-где замененные толстыми тряпками, стали от времени зелено-матовыми и отливали радужными цветами. Кроме их двоих, здесь жила еще Прохоровна - глухая, столетняя, выжившая из ума одинокая старуха. Все трое пользовались жильем бесплатно, из милости односельчан, тем более что в эту же вымороченную хату, по распоряжению начальства, свозили со всей волости, для вскрытия, удавленников, утопленников, скоропостижно умерших и убитых в драке крестьян. Тот самый стол, на котором обыкновенно обедали трое отщепенцев деревенской жизни, служил в этих случаях для помещения трупов.
Василь вернулся домой усталый и встревоженный (Козел пришел раньше и уже лежал на печке, прикрывшись с головой рваным зимним кожухом). Мальчику удалось благополучно проводить Бузыгу до Переброда. С мельницы их, кажется, не заметили, хотя там уже копошились люди и стояли телеги. Они нашли в указанном месте, у панских прясел, четырех привязанных лошадей, но Кубика при них не было. Это обстоятельство так сильно обеспокоило Бузыгу, что он взял с собой только двух коней, какие были получше, остальных же бросил привязанными, а мальчику велел немедля бежать домой, и бежать не по дороге, а напрямик через Маринкино болото и через казенный лес.
- Испугался Бузыга? - торопливо спросил Козел.
- Испугался - нет, - ответил Василь, тяжело переводя дыхание. - А рассердился крепко. Кубика грозился зарезать... И на меня рассердился... Я ему говорю: "Все равно, Бузыга, я не боюсь, возьмем всех коней и поедем"... Как он закричит и на меня! Я думал, прибьет... Побежал я от него...
- А мне? Мне он ничего не велел сказать?
- Велел. Скажи, говорит, старику, чтобы весь день сидел дома и никуда чтобы не рыпался. А если будут тебя спрашивать про Бузыгу и про коней, то чтобы ты отвечал, что ничего не знаешь и ничего не слыхал...
- Господи, царица небесная, что же это такое... - плаксиво и беспомощно воскликнул Козел.
Василь жадно, большими глотками, пил из деревянного ковша воду.
- Должно быть, за Бузыгой погнались, - сказал он, отрывая на минуту от ковша вспотевшее лицо. - Я, когда болотом бежал, слышал: много народу по шляху поскакало. Верхом и на телегах...
Старик растерянно моргал своими красными, точно вывороченными, слезящимися веками. Лицо у него от страха перекосилось, и один угол рта задергался.
- Ложись, Василь, ложись скорей на лавку! - лепетал он срывающимся голосом. - Ложись скорей. Ой, горе наше, господи, господи!.. Чьих лошадей он увел? Ты не видал? Ох, да ложись же ты!..
- Одну я не знаю, а другая наша, Кузьмы Сотника чалая кобылка...
- Кузьмы? О, господи!.. Что же теперь будет? Как ведь просил я Бузыгу: не трогай из нашего села коней - на тебе! - вздыхал Козел, возясь у себя на печке. - Василь, ты помни, если будут спрашивать, куда ходили, - говори - в казенный лес за лыками. А лыки, скажи, лесник отнял. Слышишь?
Скачать полный текст (52 Кб)
Перейти на страницу автора
|
|