|
Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98
Вдруг он замолчал. "Что это я говорю? ведь я не за тем пришел!" - подумал он и стал откашливаться; нахмурил было брови.
- А если я вдруг умру? - спросила она.
- Какая мысль! - небрежно сказал он.
- Да, - говорила она, - я простужусь, сделается горячка; ты придешь сюда - меня нет, пойдешь к нам - скажут: больна; завтра то же; ставни у меня закрыты; доктор качает головой; Катя выйдет к тебе в слезах, на цыпочках и шепчет: больна, умирает...
- Ах!.. - вдруг сказал Обломов.
Она засмеялась.
- Что с тобой будет тогда? - спросила она, глядя ему в лицо.
- Что? С ума сойду или застрелюсь, а ты вдруг выздоровеешь!
- Нет, нет, перестань! - говорила она боязливо. - До чего мы договорились!
Только ты не приходи ко мне мертвый: я боюсь покойников...
Он засмеялся, и она тоже.
- Боже мой, какие мы дети! - сказала она, отрезвляясь от этой болтовни.
Он опять откашлянулся.
- Послушай... я хотел сказать.
- Что? - спросила она, живо обернувшись к нему.
Он боязливо молчал.
- Ну, говори же, - спрашивала она, слегка дергая его за рукав.
- Ничего, так... - проговорил он оробев.
- Нет, у тебя что-то есть на уме?
Он молчал.
- Если что-нибудь страшное, так лучше не говори, - сказала она. - Нет, скажи! - вдруг прибавила опять.
- Да ничего нет, вздор.
- Нет, нет, что-то есть, говори! - приставала она, крепко держа за оба борта сюртука, и держала так близко, что ему надо было ворочать лицо то вправо, то влево, чтоб не поцеловать ее.
Он бы не ворочал, но у него в ушах гремело ее грозное "никогда".
- Скажи же!.. - приставала она.
- Не могу, не нужно... - отговаривался он.
- Как же ты проповедовал, что "доверенность есть основа взаимного счастья", что "не должно быть ни одного изгиба в сердце, где бы не читал глаз друга".
Чьи это слова?
- Я хотел только сказать, - начал он медленно, - что я так люблю тебя, так люблю, что если б...
Он медлил.
- Ну? - нетерпеливо спросила она.
- Что, если б ты полюбила теперь другого и он был бы способнее сделать тебя счастливой, я бы... молча проглотил свое горе и уступил ему место.
Она вдруг выпустила из рук его сюртук.
- Зачем? - с удивлением спросила она. - Я не понимаю этого. Я не уступила бы тебя никому; я не хочу, чтоб ты был счастлив с другой. Это что-то мудрено, я не понимаю.
Взгляд ее задумчиво блуждал по деревьям.
- Значит, ты не любишь меня? - спросила она потом.
- Напротив, я люблю тебя до самоотвержения, если готов жертвовать собой.
- Да зачем? Кто тебя просит?
- Я говорю в таком случае, если б ты полюбила другого.
- Другого! Ты с ума сошел? Зачем, если люблю тебя? Разве ты полюбишь другую?
- Что ты слушаешь меня? Я бог знает что говорю, а ты веришь! Я не то и сказать-то хотел совсем.
- Что ж ты хотел сказать?
- Я хотел сказать, что виноват перед тобой, давно виноват.
- В чем? Как? - спрашивала она. - Не любишь? Пошутил, может быть? Говори скорей!
- Нет, нет, все не то! - говорил он с тоской. - Вот видишь ли что... - нерешительно начал он, - мы видимся с тобой... тихонько.
- Тихонько? Отчего тихонько? Я почти всякий раз говорю ma tante, что видела тебя.
- Ужель всякий раз? - с беспокойством спросил он.
- Что ж тут дурного?
- Я виноват: мне давно бы следовало сказать тебе, что это... не делается.
- Ты говорил, - сказала она.
- Говорил? А! Ведь в самом деле я... намекал. Так, значит, я сделал свое дело.
Он ободрился и рад был, что Ольга так легко снимала с него бремя ответственности.
- Еще что? - спросила она.
- Еще... - да только, - ответил он.
- Неправда, - положительно заметила Ольга, - есть что-то; ты не все сказал.
- Да я думал... - начал он, желая дать небрежный тон словам, - что...
Он остановился; она ждала.
- Что нам надо видеться реже... - Он робко взглянул на нее.
Она молчала.
- Почему? - спросила она потом, подумав.
- Меня грызет змея: это - совесть... Мы так долго остаемся наедине: я волнуюсь, сердце замирает у меня; ты тоже непокойна... я боюсь... - с трудом договорил он.
- Чего?
- Ты молода и не знаешь всех опасностей, Ольга. Иногда человек не властен в себе; в него вселяется какая-то адская сила, на сердце падает мрак, а в глазах блещут молнии. Ясность ума меркнет: уважение к чистоте, к невинности
- все уносит вихрь; человек не помнит себя; на него дышит страсть; он перестает владеть собой - и тогда под ногами открывается бездна.
Он даже вздрогнул.
- Ну, что ж? Пусть открывается! - сказала она, глядя на него во все глаза.
Он молчал; дальше или нечего, или не нужно было говорить.
Она глядела на него долго, как будто читала в складках на лбу, как в писаных строках, и сама вспоминала каждое его слово, взгляд, мысленно пробегала всю историю своей любви, дошла до темного вечера в саду и вдруг покраснела.
- Ты все глупости говоришь! - скороговоркой заметила она, глядя в сторону.
- Никаких я молний не видела у тебя в глазах... ты смотришь на меня большею частью, как... моя няня Кузьминична! - прибавила она и засмеялась.
- Ты шутишь, Ольга, а я не шутя говорю... и не все еще сказал.
- Что еще? - спросила она. - Какая там бездна?
Он вздохнул.
- А то, что не надо нам видеться... наедине...
- Почему?
- Нехорошо...
Она задумалась.
- Да, говорят, это нехорошо, - сказала она в раздумье, - да почему?
- Что скажут, когда узнают, когда разнесется...
- Кто ж скажет? У меня нет матери: она одна могла бы спросить меня, зачем я вижусь с тобой, и перед ней одной я заплакала бы в ответ и сказала бы, что я дурного ничего не делаю и ты тоже. Она бы поверила. Кто ж другой? - спросила она.
- Тетка, - сказал Обломов.
- Тетка?
Ольга печально и отрицательно покачала головой:
- Она никогда не спросит. Если б я ушла совсем, она бы не пошла искать и спрашивать меня, а я не пришла бы больше сказать ей, где была и что делала.
- Кто ж еще?
- Другие, все... Намедни Сонечка смотрела на тебя и на меня, улыбалась, и эти все господа и госпожи, что были с ней, тоже.
Он рассказал ей всю тревогу, в какой он жил с тех пор.
- Пока она смотрела только на меня, - прибавил он, - я ничего; но когда этот же взгляд упал на тебя, у меня руки и ноги похолодели...
- Ну? - спросила она холодно.
- Ну, вот я и мучусь с тех пор день и ночь, ломаю голову, как предупредить огласку; заботился, чтоб не напугать тебя... Я давно хотел поговорить с тобой...
- Напрасная забота! - возразила она. - Я знала и без тебя.
- Как знала? - спросил он с удивлением.
- Так. Сонечка говорила со мной, выпытывала из меня, язвила, даже учила, как мне вести себя с тобой.
- И ты мне ни слова, Ольга! - упрекнул он.
- Ты мне тоже до сих пор не сказал ничего о своей заботе!
- Что ж ты отвечала ей? - спросил он.
- Ничего! Что было отвечать на это? Покраснела только.
- Боже мой! До чего дошло: ты краснеешь! - с ужасом сказал он. - Как мы неосторожны! Что выйдет из этого?
Он вопросительно глядел на нее.
- Не знаю, - кратко сказала она.
Обломов думал успокоиться, разделив заботу с Ольгой, почерпнуть в ее глазах и ясной речи силу воли и вдруг, не найдя живого и решительного ответа, упал духом.
Лицо у него подернулось нерешительностью, взгляд уныло блуждал вокруг.
Внутри его уже разыгрывалась легкая лихорадка. Он почти забыл про Ольгу; перед ним толпились: Сонечка с мужем, гости; слышались их толки, смех.
Ольга вместо обыкновенной своей находчивости молчит, холодно смотрит на него и еще холоднее говорит свое "не знаю". А он не потрудился или не умел вникнуть в сокровенный смысл этого "не знаю".
И он молчал: без чужой помощи мысль или намерение у него не созрело бы и, как спелое яблоко, не упало бы никогда само собою: надо его сорвать.
Ольга поглядела несколько минут на него, потом надела мантилью, достала с ветки косынку, не торопясь надела на голову и взяла зонтик.
- Куда? Так рано! - вдруг, очнувшись, спросил он.
- Нет, поздно. Ты правду сказал, - с задумчивым унынием говорила она, - мы зашли далеко, а выхода нет: надо скорей расстаться и замести след прошлого.
Прощай! - сухо, с горечью, прибавила она и, склонив голову, пошла было по дорожке.
- Ольга, помилуй, бог с тобой! Как не видаться! Да я... Ольга!
Она не слушала и пошла скорее; песок сухо трещал под ее ботинками.
- Ольга Сергеевна! - крикнул он.
Не слышит, идет.
- Ради бога, воротись! - не голосом, а слезами кричал он. - Ведь и преступника надо выслушать... Боже мой! Есть ли сердце у ней?.. Вот женщины!
Он сел и закрыл обеими руками глаза. Шагов не стало слышно.
- Ушла! - сказал он почти в ужасе и поднял голову.
Ольга перед ним.
Он радостно схватил ее руку.
- Ты не ушла, не уйдешь?.. - говорил он. - Не уходи: помни, что если ты уйдешь - я мертвый человек!
- А если не уйду, я преступница и ты тоже: помни это, Илья.
- Ах, нет...
- Как нет? Если Сонечка с мужем застанет нас еще раз вместе, - я погибла.
Он вздрогнул.
- Послушай, - торопливо и запинаясь, начал он, - я не все сказал... - и остановился.
То, что дома казалось ему так просто, естественно, необходимо, так улыбалось ему, что было его счастьем, вдруг стало какой-то бездной. У него захватывало дух перешагнуть через нее. Шаг предстоял решительный, смелый.
- Кто-то идет! - сказала Ольга.
В боковой дорожке послышались шаги.
- Уж не Сонечка ли? - спросил Обломов, с неподвижными от ужаса глазами.
Прошло двое мужчин с дамой, незнакомые. У Обломова отлегло от сердца.
- Ольга, - торопливо начал он и взял ее за руку, - пойдем отсюда вон туда, где никого нет. Сядем здесь.
Он посадил ее на скамью, а сам сел на траве, подле нее.
- Ты вспыхнула, ушла, а я не все сказал, Ольга, - проговорил он.
Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98
Скачать полный текст (971 Кб)
Перейти на страницу автора
|