 |
|
|
Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
- Остановитесь, Гаврила Ардалионович, остановитесь! - крикнул князь в настоящем испуге, но было уже поздно.
- Я сказал, я уже три раза говорил, - раздражительно крикнул Бурдовский, - что не хочу денег. Я не приму... зачем... не хочу... вон!..
И он чуть не побежал с террасы. Но племянник Лебедева схватил его за руку и что-то шепнул ему. Тот быстро воротился и, вынув из кармана незапечатанный письменный конверт большого формата, бросил его на столик, стоявший подле князя.
- Вот деньги!.. Вы не смели... не смели!.. Деньги!
- Двести пятьдесят рублей, которые вы осмелились прислать ему в виде подаяния чрез Чебарова, - пояснил Докторенко.
- В статье сказано пятьдесят! - крикнул Коля.
- Я виноват! - сказал князь, подходя к Бурдовскому: - я очень виноват перед вами, Бурдовский, но я не как подаяние послал, поверьте. Я и теперь виноват... я давеча виноват. (Князь был очень расстроен, имел вид усталый и слабый, и слова его были несвязны.) Я сказал о мошенничестве... но это не про вас, я ошибся. Я сказал, что вы... такой же, как я, - больной. Но вы не такой же, как я, вы... даете уроки, вы мать содержите. Я сказал, что вы ославили вашу мать, но вы ее любите; она сама говорит... я не знал... Гаврила Ардалионович мне давеча не договорил... я виноват. Я осмелился вам предложить десять тысяч, но я виноват, я должен был сделать это не так, а теперь... нельзя, потому что вы меня презираете...
- Да это сумасшедший дом! - вскричала Лизавета Прокофьевна.
- Конечно, дом сумасшедших! - не вытерпела и резко проговорила Аглая, но слова ее пропали в общем шуме; все уже громко говорили, все рассуждали, кто спорил, кто смеялся. Иван Федорович Епанчин был в последней степени негодования и, с видом оскорбленного достоинства, поджидал Лизавету Прокофьевну. Племянник Лебедева ввернул последнее словечко:
- Да, князь, вам надо отдать справедливость, вы-таки умеете пользоваться вашею... ну, болезнию (чтобы выразиться приличнее); вы в такой ловкой форме сумели предложить вашу дружбу и деньги, что теперь благородному человеку принять их ни в каком случае невозможно. Это или уж слишком невинно, или уж слишком ловко... вам, впрочем, известнее.
- Позвольте, господа, - вскричал Гаврила Ардалионович, развернувший между тем пакет с деньгами, - тут вовсе не двести пятьдесят рублей, а всего только сто. Я для того, князь, чтобы не вышло какого недоумения.
- Оставьте, оставьте, - замахал руками князь Гавриле Ардалионовичу.
- Нет, не "оставьте"! - прицепился сейчас же племянник Лебедева. - Нам оскорбительно ваше "оставьте", князь. Мы не прячемся, мы заявляем открыто: да, тут только сто рублей, а не все двести пятьдесят, но разве это не все равно...
- Н-нет, не все равно, - с видом наивного недоумения успел ввернуть Гаврила Ардалионович.
- Не перебивайте меня; мы не такие дураки как вы думаете, господин адвокат, - с злобною досадой воскликнул племянник Лебедева, - разумеется, сто рублей не двести пятьдесят рублей, и не все равно, но важен принцип; тут инициатива важна, а что не достает ста пятидесяти рублей, это только частность. Важно то, что Бурдовский не принимает вашего подаяния, ваше сиятельство, что он бросает его вам в лицо, а в этом смысле все равно, что сто, что двести пятьдесят. Бурдовский не принял десяти тысяч: вы видели; не принес бы и ста рублей, если бы был бесчестен! Эти сто пятьдесят рублей пошли в расход Чебарову на его поездку к князю. Смейтесь скорее над нашею неловкостию, над нашим неуменьем вести дела; вы и без того нас всеми силами постарались сделать смешными; но не смейте говорить, что мы бесчестны. Эти сто пятьдесят рублей, милостивый государь, мы все вместе внесем князю; мы хоть по рублю будем возвращать и возвратим с процентами. Бурдовский беден, у Бурдовского нет миллионов, а Чебаров после поездки представил счет. Мы надеялись выиграть... Кто бы на его месте поступил иначе?
- Как кто? - воскликнул князь Щ.
- Я тут с ума сойду! - крикнула Лизавета Прокофьевна.
- Это напоминает, - засмеялся Евгений Павлович, долго стоявший и наблюдавший, - недавнюю знаменитую защиту адвоката, который, выставляя как извинение бедность своего клиента, убившего разом шесть человек, чтоб ограбить их, вдруг заключил в этом роде: "естественно, говорит, что моему клиенту по бедности пришло в голову совершить это убийство шести человек, да и кому же на его месте не пришло бы это в голову?" В этом роде что-то, только очень забавное.
- Довольно! - провозгласила вдруг, чуть не дрожа от гнева, Лизавета Прокофьевна: - пора прервать эту галиматью!..
Она была в ужаснейшем возбуждении; она грозно закинула голову и с надменным, горячим и нетерпеливым вызовом обвела своим сверкающим взглядом всю компанию, вряд ли различая в эту минуту друзей от врагов. Это была та точка долго сдерживаемого, но разразившегося, наконец, гнева, когда главным побуждением становится немедленный бой, немедленная потребность на кого-нибудь поскорее накинуться. Знавшие Лизавету Прокофьевну тотчас почувствовали, что с нею совершилось что-то особенное. Иван Федорович говорил на другой же день князю Щ., что "с ней это бывает, но в такой степени, как вчера, даже и с нею редко бывает, так года в три по одному разу, но уж никак не чаще! Никак не чаще!" - прибавил он вразумительно.
- Довольно, Иван Федорович! оставьте меня! - восклицала Лизавета Прокофьевна: - чего вы мне вашу руку теперь подставляете? Не умели давеча вывести; вы муж, вы глава семейства; вы должны были меня, дуру, за ухо вывести, если бы я вас не послушалась и не вышла. Хоть для дочерей-то позаботились бы! А теперь без вас дорогу найдем, на целый год стыда хватит... Подождите, я еще князя хочу отблагодарить!.. Спасибо, князь, за угощение! А я-то расселась молодежь послушать... Это низость, низость! Это хаос, безобразие, этого во сне не увидишь! Да неужто их много таких?.. Молчи, Аглая! Молчи, Александра! Не ваше дело!.. Не вертитесь подле меня, Евгений Павлыч, надоели вы мне!.. Так ты, миленький, у них же и прощения просишь, - подхватила она, опять обращаясь к князю: - "виноват, дескать, что осмелился вам капитал предложить...", а ты чего, фанфаронишка, изволишь смеяться! - накинулась она вдруг на племянника Лебедева, - "мы, дескать, от капитала отказываемся, мы требуем, а не просим!" А точно того и не знает, что этот идиот завтра же к ним опять потащится свою дружбу и капиталы им предлагать! Ведь пойдешь? Пойдешь? Пойдешь или нет?
- Пойду, - тихим и смиренным голосом проговорил князь.
- Слышали! Так ведь на это-то ты и рассчитываешь, - обернулась она опять к Докторенке, - ведь уж деньги теперь у тебя все равно что в кармане лежат, вот ты и фанфаронишь, чтобы нам пыли задать... Нет, голубчик, других дураков найди, а я вас насквозь вижу... всю игру вашу вижу!
- Лизавета Прокофьевна! - воскликнул князь.
- Пойдемте отсюда, Лизавета Прокофьевна, слишком пора, да и князя с собой уведем, - как можно спокойнее и улыбаясь проговорил князь Щ. Девицы стояли в стороне, почти испуганные, генерал был положительно испуган; все вообще были в удивлении. Некоторые, подальше стоявшие, украдкой усмехались и перешептывались; лицо Лебедева изображало последнюю степень восторга.
- Безобразие и хаос везде, сударыня, найдешь, - проговорил, значительно впрочем озадаченный, племянник Лебедева.
- Да не такие! Не такие, батюшка, как теперь у вас, не такие! - с злорадством, как бы в истерике, подхватила Лизавета Прокофьевна. - Да оставите ли вы меня, - закричала она на уговаривавших ее; - нет, коли вы уж даже сами, Евгений Павлыч, заявили сейчас, что даже сам защитник на суде объявлял, что ничего нет естественнее, как по бедности шесть человек укокошить, так уж и впрямь последние времена пришли. Этого я еще и не слыхивала. Теперь мне все объяснилось! Да этот косноязычный, разве он не зарежет (она указала на Бурдовского, смотревшего на нее с чрезвычайным недоумением)? Да побьюсь об заклад, что он зарежет! Он денег твоих, десяти тысяч, пожалуй, не возьмет, пожалуй, и по совести не возьмет, а ночью придет и зарежет, да и вынет их из шкатулки. По совести вынет! Это у него не бесчестно! Это "благородного отчаяния порыв", это "отрицание", или там чорт знает что... Тьфу! все навыворот, все кверху ногами пошли. Девушка в доме растет, вдруг среди улицы прыг на дрожки: "маменька, я на-днях за такого-то Карлыча или Иваныча замуж вышла, прощайте!" Так это и хорошо так по-вашему поступать? Уважения достойно, естественно? Женский вопрос? Этот вот мальчишка (она указала на Колю), и тот уж намедни спорил, что это-то и значит "женский вопрос". Да пусть мать дура была, да ты все-таки будь с ней человек!.. Чего вы давеча задравши головы-то вошли? "Не смейте подступаться: мы идем". "Нам все права подавай, а ты и заикнуться пред нами не смей. Нам все почтения отдавай, каких и не бывает-то даже, а тебя мы хуже чем последнего лакея третировать будем!" Истины ищут, на праве стоят, а сами как басурмане его в статье расклеветали. "Требуем, а не просим, и никакой благодарности от нас не услышите, потому что вы для удовлетворения своей собственной совести делаете!" Экая мораль: да ведь коли от тебя никакой благодарности не будет, так ведь и князь может сказать тебе в ответ, что он к Павлищеву не чувствует никакой благодарности, потому что и Павлищев делал добро для удовлетворения собственной совести. А ведь ты только на эту благодарность его к Павлищеву и рассчитывал: ведь не у тебя же он взаймы деньги брал, не тебе он должен, на что же ты рассчитывал как не на благодарность? Как же сам-то от нее отказываешься? Сумасшедшие! Диким и бесчеловечным общество признают, за то что оно позорит обольщенную девушку. Да ведь коли бесчеловечным общество признаешь, стало быть, признаешь, что этой девушке от этого общества больно. А коли больно, так как же ты сам-то ее в газетах перед этим же обществом выводишь и требуешь, чтоб это ей было не больно? Сумасшедшие! Тщеславные! В бога не веруют, в Христа не веруют! Да ведь вас до того тщеславие и гордость проели, что кончится тем, что вы друг друга переедите, это я вам предсказываю. И не сумбур это, и не хаос, и не безобразие это? И после этого этот срамник еще прощения у них же лезет просить! Да много ли вас таких? Чего усмехаетесь: что я себя осрамила с вами? Да ведь уж осрамила, уж нечего больше делать!.. А ты у меня не усмехайся, пачкун! (накинулась она вдруг на Ипполита): сам еле дышит, а других развращает. Ты у меня этого мальчишку развратил (она опять указала на Колю); он про тебя только и бредит, ты его атеизму учишь, ты в бога не веруешь, а тебя еще высечь можно, милостивый государь, да тьфу с вами!.. Так пойдешь, князь Лев Николаевич, к ним завтра, пойдешь? - спросила она опять князя, почти задыхаясь.
Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
Скачать полный текст (1114 Кб)
Перейти на страницу автора
|
|